Борис Юхананов:

Хочу представить участников нашей беседы. Справа от меня Леда Тимофеева, Аня Павленко, слева Юрий Хариков, Андрей Безукладников и Игорь Калошин. Все мы участники того процесса, который происходит сейчас в Электротеатре. Называется этот процесс «Архивирование будущего».

Когда имеешь дело с такого рода явлениями, как архив, поневоле обращаешься к прошлому, то есть к чему-то, что составляло огромную часть жизни. В данном случае моей, но не только. Большого количества людей, их чаяний, их проявлений, мечтаний, свершений, ожиданий, надежд. Из всего этого состоит наша с вами художественная жизнь.

Архив, о котором мы ведем речь в связи с проектом «Архивирование будущего», принимает в себя художественное дело, в нем накапливается то, что происходит, происходило, и будет происходить на творческой территории. Двигаясь сквозь стадии собственной жизни, я одновременно с этим испытываю огромную благодарность к людям, с которыми мне посчастливилось встретиться на территории своего художественного труда.

Но сам этот труд сложный, многообразный, и он не завершен, потому что он весь – по своей природе – направлен в будущее. Таковы его свойства. Но это будущее присутствовало в этом деле, как оно присутствует сейчас в моей душе. Я уверен, что не только во мне, но и в тех людях, с которыми мне посчастливилось трудиться вместе.

Это важное измерение архива – у меня всегда было чувство, что я фиксирую не настоящее время, потому что архив питается следами и состоит из них. Здесь следом оказывается все: текст, или записанная речь, фотография, мгновенно родившаяся в тех или иных гранях происходящего, спектакль, картина, репетиция, и так далее. Все многообразие свершений этого потока, внутри которого находится художник, находился и нахожусь я сам, всегда было связано у меня с тем, что я как бы выходил из времени.

Это какой-то странный эффект, с которым связано, возможно, мое личное переживание художественной работы. С одной стороны, я нахожусь внутри потока, я его планирую, я задействую самые разные грани своего сознания, для того чтобы продвигать эту работу. Но одновременно с этим у меня есть дистанция к происходящему. Она не выражается в каких-то ощутимых снаружи свойствах, она не выражается в каком-то специальном акте, она просто неотрывно соприсутствует в моем сознании с теми актами, которые я совершаю на протяжении или во время тех или иных проявлений художественной жизни.

Там, где я живу, этого нет. Там я просто живу, и в процессе разворачивающейся жизни, никакой дистанции к ней не испытываю. А там, где жизнь каким-то образом уводит меня на художественную территорию, там тут же возникает это самое вневременное пространство, откуда я удивительным образом могу перемещаться в не свое прошлое, и одновременно с этим пребывать, возможно, и не в моем, но может быть, и в моем собственном будущем.

Благодаря работе этого механизма, свойственного лично мне, я каждый раз художественное, которое накапливается на территории самой жизни, различаю с разных сторон, как бы его разглядываю, или воспринимаю на слух. Эти стороны – стороны темпоральные, не пространственные, они располагаются во времени.

Это обостренное темпоральное переживание художественного процесса. Реальность, оказывающаяся реальностью моей души, то есть особого рода воспаленное отношение со временем как таковым очень многое определяет и в самом творчестве. Таким образом, архив оказывается чем-то иным, чем мы думаем о нем. Он оказывается местом, где все время что-то происходит, постоянно, и то, что он в себе запечатлевает, что хранит, содержит этот темпоральный потенциал.

Этот проект для меня – есть попытка вскрыть этот потенциал, сделать первые шаги в сторону идентификации архива, оттуда, из этой точки, из этого переживания, и различить его, как особого рода вневременное пространство, и тем самым потихонечку обнаружить в нем дополнительные свойства, и в этом смысле жизнь. Поэтому такое парадоксальное название – «Архивирование будущего».

Наша сегодняшняя встреча очень важна, она во многом ключевая. Проект уже начался, как это свойственно времени, он идет почти незаметно, выскальзывая из-под укрупнений репрезентативного характера и каких-то других социокультурных укрупнений. Так или иначе, уже в поле этого проекта поступили книги. Сам замысел, начало его, связаны с пятью книгами. Мы создали издательство, которое называется «Театр и его дневник». В самом имени этого издательского проекта – «Театр и его дневник» – спрятан парафраз очень известной работы Антонена Арто «Театр и его двойник».

Но все-таки не двойник, все-таки дневник. Первая буква в слове «его» может вырастать. И тогда в этом имени возникает три, а не два измерения. Вырастать-то оно может, но готовы ли мы с этим иметь дело – это уже другой вопрос. Вырастает буква в слове «его». Тогда это местоимение оказывается именем Его, и продолжается как дневник. Тогда у дневника меняются функции, да и у театра – они оказываются в свете Его. «И» тоже может вырасти, но тогда мы становимся детьми Иеговы, и оказываемся в запрещенной ситуации культуры.

Так или иначе, в названии «Театр и его дневник» спрятано определение театра, и смысл дневникового труда. Мне понравилось это название. Юрочка (Хариков – прим. ред.), мой старинный и очень близкий товарищ, друг, и Валера Козлов (автор большинства макетов для книг этой серии – прим. ред.) сделали потрясающий логотип. Я все путаю, для этого и нужен архив, чтобы, заглядывая в него, ты с какой-то горечью осознавал, насколько ты большой путаник, и в то же время находил там то, что давало возможность выпутаться из того или другого кажущегося нам явления. Архив – это нить Ариадны. Нить Ариадны вообще присуща архивированию. Логотип, который придумали Юра и Валера, удивительным образом впитал в себя смыслы, на которые я тщетно пытаюсь сейчас указать при помощи формулировок. В рамках проекта «Архивирования будущего» уже вышли несколько книг. Первая книга была «Недоросль», мы о ней говорили весной, потом вышел огромный кирпич: несколько книг, спрятавшиеся в коробе, и за каждой из этих книг стоит часть жизни и часть работы. Теперь мы выходим на третью книгу.

В этих книгах не просто отражается хронология. Это намного более музыкальный, намного более сложный процесс, особым образом структурированный. В рамках проекта «Архивирование будущего» планируется издание пяти книг. Две книги уже есть на прилавке, их можно покупать, листать, смотреть. Третья выходит сейчас, вот она, эта книжка. На этой книжке тоже есть логотип. Сейчас в руках ее держит тот человек, который обеспечивает появление и рождение этих книг, издатель, глава издательского отдела, с которым мы осуществляем этот проект, Игорь Калошин.

Это издательство так и называется «Театр и его дневник». Но сам проект намного шире в своем замысле. Это очевидно из того, как он раскрывается в своих артефактах, в книгах, свойствах, о которых я сейчас говорю. Он выходит за рамки моей жизни, за рамки моей и нашей художественной истории, потому что мы планируем и другие издания. Его идея связана с режиссурой. Эта идея, естественно, разматывается и раскрывается в своих свойствах, и тогда зерно умирает, а практика рождает перед нами то, чем являлась идея. То есть никогда идеей не исчерпывается воплощение. Так и здесь. Режиссура в мире редко представляется с помощью режиссерского монолога. Да и что такое режиссерский монолог? Например, есть популярные издания, которые основываются на диалоге. Когда какой-либо прекрасный, блестящий журналист, или даже исследователь, что бывает реже, изучает творчество того или другого режиссера, потом проводит с ним серию диалогов, фиксирует это и издает книгу. Книга имеет успех, потому что в ней как бы происходит обмен разными мирами, но редко в такой книге есть глубина.

Бывают издания, опирающиеся на труды режиссера, на записи репетиций, каких-то сцен, статьи, это уже другой тип издания. Туда, в глубину режиссерского творчества трудно проникнуть, потому что это тотальное одиночество. Режиссура – это очень одинокая профессия, я думаю, самая одинокая в мире. И это одиночество во всей своей полноте накапливается на путях его деятельности. Парадокс весь в том, что режиссер не делает ничего сам с собой. Он обращен к множеству персон, множеству людей, к множеству видов искусства, в силу того, что он реализуется на себя, на невероятно многолюдной, многообразной коллективной территории. Этот парадокс подчеркивает одиночество режиссера.

А принять на себя свойство этого одиночества может только дневник, как место, жанр, вид литературы. Дневник – это не обязательно литература, он может быть более многообразен. Устройство дневника может быть обусловлено временем и традицией, но так или иначе, это все некое единое пространство, куда уходит и превращается в своеобразную форму искусство одиночества человека, в частности режиссера.

Моя идея была в том, чтобы предоставить режиссуре возможность такого рода высказывания. Естественно, как все нормальные люди, я эту идею испробовал в первую очередь на себе. На протяжении более чем 12 лет я относился к дневниковой форме, как к особому жизнетворческому и в этом смысле художественному эксперименту. (Слово «эксперимент» не люблю, но произношу.) То есть как к особого рода акту.

Изо дня в день я вел собственный дневник, был наполнен этим намерением. Это большой труд. Но для меня это не было трудом, для меня это была необходимая часть художественной жизни. И тогда я уже задумывался, что мне с ним предстоит делать. В этом труде мне очень помогла и продолжает помогать Леда. Хочу вам представить Леду Тимофееву, театролога, исследователя японского театра, которая в определенный момент моей жизни встретилась со мной и приняла на себя труд проявления этого дневника.

В самой простой форме это заключалось в том, что я просто диктовал свои рукописи Леде, но это не просто диктовка, это обсуждение, разговор. Довольно тонкий и личный процесс, который позволил почти тысячам страниц быть оцифрованными, перейти на следующую стадию, когда рукопись превращается в цифру, и таким образом уже оказывается частью архива, доступного людям. Потому что рукопись, спрятанная сама в себе, недоступна, и рассчитывать, особенно сегодня, на то, что кто-то сможет прочесть эти каракули – бессмысленно.

Но если имеешь художественный импульс, а не просто психотерапевтическое сцеживание, который выражается в работе с самим собой при помощи записей, как это тоже часто бывает в дневниковом труде, тогда ты не останавливаешься на этом этапе. Ты делаешь рывок дальше, во всем риске личностного, интимного проявления, которое оказывается следствием твоих намерений, и выводишь дневниковую тетрадь в цифру – это уже кое-что.

А если дальше ты еще решаешься это издать, потратить силы, деньги, не только свои, но и своих товарищей и друзей, – это, конечно, оказывается художественным актом, связанным и с радостью, и с ответственностью, и с риском, и с новой системой переживаний, которой все это сопутствует. Например, в нашей стране табу на нарциссизм. Мы долго расставались с этим табуированным пространством самообнаружения, перед самим собой.

Но у нас табу и на эксгибиционизм. То есть мы так и не встретились с возможностью различения эксгибиционистского акта, то есть самообнаружения человека во всей своей приглядной неприглядности, или неприглядной приглядности, как угодно можно говорить, с риском этого обнаружения. Мы стыдимся, или игнорируем. Мы шокируем, мы оказываемся в шоке, или в неприятии. Все реакции, которые испытывает в нашей культуре нормальное сознание на эти проявления человека, –неприятие, под разными соусами и в разной степени убедительности.

Как и в любом жанре, жизнетворческом жанре, нарциссизм или эксгибиционизм – это не более, но и не менее, чем мифы, которые принимает на себя человек, и в этом смысле они могут в нем проявиться как подвиг, но могут проявиться в нем как стыдоба несусветная. Все это нормально. Любой вид или жанр жизнетворческого акта так существует. Ясно одно – это невероятно близко человеку, и в этом есть акт открытости, во всяком случае он подразумевается.

Так или иначе, работая с дневником, я понимал, что, если встаешь на эту территорию, при этом стыдливо прикрываться будет совсем глупо. Поэтому я обнаруживал то, на что, возможно, норма сознания не решается, в той или иной степени, с той или иной системой фильтрации на выходе. У дневника другая «норма работы». И она другая, чем, например, когда мы с вами сливаемся в месиве «Facebook», или соцсетей, когда мы безоглядчиво, не успев осознать всю краеугольность и рисковость наших проявлений, лезем на территорию «Facebook», чтобы там в образе ответственных за всю Вселенную пчелок, или мохнатых троллей…

Сейчас еще есть такое понятие в Европе «shitstormery», это такой имидж, когда человек последовательно вываливает говно на остальных и делает это очень красиво. Ни нарциссизмом, ни эксгибиционизмом не исчерпывается огромная область самопроявления сознания, публичных самопроявлений, или рассчитанных на эти самопроявления.

Надо признаться, если уж говорить о будущем, то в будущем количество этих проявлений увеличится во сто крат. Мы не успеем этого заметить, как возникнут новые способы этих публичных эманаций, непубличного бытия. Коготок-то у всех увяз, и все в пуху носики. Все, что я говорю сегодня, в отличие от 15-летней или 25-летней давности, мне кажется уже банальностью. Потому что каждый уже хлебнул этого личного опыта участия в публичном, вместе с потрохами собственного интимного.

Дальше – больше. Мы тренируемся для чего-то, что сами еще не знаем. И облик наших тренировок, и та реальность, которая подступает сейчас во времени к сообществам и обществу в целом, очень различны. Мы тренируемся для одного, а окажемся совершенно в другом. И хотя бы это для меня очевидно. Не буду туда убегать совсем далеко, скажу, что сегодня это даже кажется конвенциональным – вести дневник и его публиковать.

Я сделал простой ход, и на этом свою вступительную речь прерву. Я решил, что не буду издавать дневник в виде большого тома. Начну его потихонечку сцеживать в самые разные типы изданий. Это уже следующая часть моего проекта «Театр и его дневник». Он проявляется уже в книге «Недоросль» среди совсем иных объемов текста. Совсем иная форма дневника, оказывается, открылась на этих путях. Я увидел, что театр на самом деле, сам по себе театр ведет свой дневник. Не только я со своим личным романом-дневником, как я его называю, в одиноких цап-царапных штудиях своих ночей, вечеров, и часто утр пишу что-то. Но и откладывается театр в эти следы, часто не умещаясь в них в виде фиксаций фотографиями, эскизами художников, записями репетиций и спектаклей.

Вдруг я понял, что последнее место для хорошо аранжированного одиночества, – это дневник, о котором я так страстно, надеюсь, сейчас говорил. И оно оказывается только миражом и иллюзией, и никакое это не одиночество, а в этот момент там, на территории дневника, присутствуют и разворачивают свою, подчас осознанную, а подчас и вообще не осознанную, даже невменяемую деятельность, куча сознаний, и никуда ты от этого не денешься. Это огромное количество сознаний, которыми живет, казалось бы, уже принявшая на себя сладость эскапизма душа.

Все мы оказываемся повязанными друг с другом разными связями, и мы не сможем из них вырваться никогда, и все это дальше сцепит нас не только на тренинговых полигонах, типа интернета, которые мы с вами пока досконально не различаем. Эти другие места, где входят в дневниковый тип общения друг с другом множество сознаний, пребывают там призраками самого себя, незримо, и какими-то еще другими путями, эти другие места – это и есть то, что интересно изданию «Театр и его дневник». Это то, что мы пытаемся в глубине этого акта художественного, протяженного, открыть.

Таким опытом, в частности, является эта книга, неприлично названная «Борис Юхананов. От “Театра Театра” до “Сада”» Что здесь такого неприличного? Ничего неприличного вроде нет, я Борис Юхананов, был «Театр Театр», был «Сад», я в этом принимал важнейшее участие. Дело в том, что в данном случае Борис Юхананов – это функция (а неприличным и является сведение человека к функции, я сам это неприличие и затеял), при помощи которой, как фигуры персонажа, увлеченного вышеупомянутыми стратегиями жизнетворческими, можно попробовать открыть эту территорию.

Поймите меня правильно, я рад исполнять эту функцию до тех пор, пока у меня будут для этого силы. Я не собираюсь уходить в тень и скромно пищать из потаенных уголков собственной жизни, я тоже есть. Я есть, я существую, вот он я, перед вами, во всем блеске моих противоречий и неудач. Но я функция, при помощи которой я могу включить смотровые площадки, откуда откроется видимость множества и множества потрясающих дел и людей. Именно это дает мне энергию для исполнения этой функции. Сейчас я передам слово Игорю, чтобы он произнес то, что захочет произнести. Спасибо.

 

ИГОРЬ КАЛОШИН:

– Буквально два слова я хотел сказать про то, как она устроена. Когда мы делали книгу «Голем» и «Книгу отражений», мне очень понравился придуманный тогда тип издания, как бы книга отражений. В книге «Голем» есть такая часть, в которой были описаны все отклики об этом проекте, и фотографические, и текстовые. Это тоже своеобразная «Книга отражений 2.0», как ее можно назвать, и здесь собраны все тексты определенного периода времени, которые сопровождали художественные проекты того времени, инициированые Борисом. И огромное количество прекрасных фотографий, автором которых является Андрей Безукладников, и еще список из 25 авторов, не все распознаны.

Эти фотографии являются тем самым объемом, про который мы говорили. Это такая книга, которая устремляется из прошлого в будущее и которую, мне кажется, будут долго смотреть, долго листать, долго к ней обращаться. Вот все, что можно об этом сказать. К сожалению, доступна она будет через историческую микросекунду, сейчас мы напечатали только пять экземпляров, пилотных. Тем не менее, это произойдет, надеюсь, в этом году.

 

Б.Ю.:

– В книге все важно: фактура, вес, выбор бумаги. Сами понимаете. Я хочу представить вашему просвещенному обзору и вашему осязанию, и вашим сенсорам точно ту книгу, о которой говорим, а не пилот. Это первое. Второе, что вы должны ясно понять, все это бук-арт, что бы ни значило это слово. Мы относимся к книге, как к произведению искусства. Кроме того, каждая из этих книг дорогая по себестоимости. Снижать ее мы пока не можем. Поэтому надежды на то, что их кто-нибудь купит, у нас очень маленькие.

Но мы продолжаем наш неоправданно художественный труд без каких-либо надежд, за что я должен поблагодарить фонд поддержки художественного труда без надежд, который называется «Фонд поддержки Электротеатра Станиславский», и всех, кто в этом фонде работает и за этим стоит. Также я должен поблагодарить и тех людей, которые вкладывают свой труд, тоже без особенных надежд. Благодарность моя должна выразиться в том, что я дам им слово. Игорь уже исчерпал свое слово, пытаясь подложить вам пилотный экземпляр книги, и все, потерял доверие. Сейчас я дам слово Леде Тимофеевой, которая, собственно, редактор-составитель этой книги. А перед этим просто скажу, что каждая книга этой серии – это всегда мультимедийное издание, ребята, друзья, господа. Это мультимедийное издание. К ним прилагаются маленькие флешки, там внутри обязательно есть залежи аудиовизуальных документов: спектаклей, тренингов.

Мой товарищ и друг Саша Белоусов принес три из четырех книг (одну я оставил, мало ли что), вы сможете их увидеть. Игорь покажи. Видите, совсем другое дело, это настоящая книга уже, видите, как она вся звучит. Вот у нее флешка, это мультимедийное издание.

А сейчас Юрочка… Его же служба на территории жизни заключается в том, чтобы всем подсказывать, как сделать простые вещи. Когда я встаю на Юрину территорию, я с ужасом осматриваю мир. Но он ничего не может: он не может ни правильно положить книгу, ни раскрыть ее, ни представить ее правильно. Просто это тяжкий труд, который несет Юрий нам, – гениальное сознание по отношению к малым мира сего (имеются в виду все мы). И я счастлив, что он не примиряется с этим, он продолжает – во всем блеске данного ему от бога перфекционизма, опасного для жизни, особенно в наши времена – этот свой труд. Спасибо тебе, дорогой Юрочка!

Итак, Ледочка, скажи все, что ты хочешь сказать.

 

ЛЕДА ТИМОФЕЕВА:

– Борис Юрьевич уже справедливо говорил по поводу архива и нашего понимания этой работы. Действительно, так получается, что в нем, в этом архиве – не хочется говорить «отразилось время», но, тем не менее, оно там как-то содержится, и прошлое, и сегодняшнее. Поэтому в эту книгу, которую мы сделали, вошли очень разные материалы: и текстовые, и видео-, и фотоматериалы. Видеоматериалы идут в дополнение на этой флешке, которая висит на закладке, там несколько фильмов. Фильмы посвящены проекту «Театр Театр», который входит в часть заглавия, проекту «Сад». Материалы для этих фильмов тоже взяты из архива, есть еще одна большая зона – видеоархива, она очень объемная. Действительно огромное количество людей прошло через эти времена, эти проекты. Я думаю, у нас получилось (мы старались, во всяком случае) сделать так, чтобы не только сами проекты, о которых здесь идет речь, были представлены, но и люди, которые в них участвовали; театр, каким он был, каким он создавался в тот момент; культура того времени, потому что мы говорим все-таки о 80-90-х годах, о таком явлении как независимый театр, который проявился в этот момент, еще в Советском Союзе. На мой взгляд, очень несправедливо распорядилась история, что этот период оказался совершенно позабытым, но он очень важен для истории театра, для истории нашего русского современного театра. Лучи вот этих акций, перформансов, арт-деятельности, контактов с музыкальной культурой, с современным искусством, которые здесь тоже отражены и в фотографиях, и в текстах, мне кажется, обусловили появление в этом времени новой фигуры режиссера, новых способов обращения с актерской игрой, которые тогда только намечались…

 

Б.Ю.:

– Я прерву на полуслове. Такова моя должность, понимаете? Леда сделала потрясающее, насыщенное и замечательное предисловие, в котором вы сможете прочесть очень много важного. Это такая редкая смотровая площадка, которая дает возможность осветить то явление, о котором ты сейчас говоришь. Но, понимая, что мы сейчас даже одной десятой не выговорим, я запаиваю этот разговор. Я просто вам объясню самые простые вещи, они такие: в 1986 году (хотя в 1985 году он был создан) в реальной своей деятельности взошел во времени нашего Советского Отечества первый независимый театр, который посмел себя назвать «Театр Театр». Он родился в Москве 1 апреля в Арбатском дворике вместе со спектаклем «Мизантроп», который ему не удалось сыграть толком, потому что количество людей, собравшихся там, ниоткуда взявшихся, было зашкаливающим. Люди сидели на окнах, еще на чем-то… Это была просто какая-то огромнейшая толпа, вдруг вынырнувшего откуда-то свободного поколения, которая требовала себе театр.

А вокруг, в каждом дворике, шло первое апреля, которое Гришин (по-моему, тогда он был Первый секретарь Обкома или мэр) решил отпраздновать кучей концертов в центре. И в частности, в соседнем дворе гремела Пугачева, с кем-то еще.

Когда мы репетировали, все было тихо. Мы сделали уличный интерактивный спектакль «Мизантроп», позвали туда рок-группы, потому что тогда они были еще запрещены, – например, группу «Центр» (Вася Шумов). А в основании «Театра Театра» тоже располагалась группа, работающая в области новейшего рока, – группа «Оберманекен». Мы вместе с ними все это придумывали и создавали театр. Никита Михайловский, Ваня Кочкарёв… Плюс мои сокурсники с курса Эфроса и Васильева.

И я разложил на улице «Мизантропа». Катя Левенталь, например, дочка знаменитого художника Левенталя снабдила нас костюмами. Мы прекрасно оделись, потому что все эти костюмы она достала из сундуков своей мамы, тоже замечательной художницы. Мы у них, в этих огромных квартирах, и репетировали часто. Много-много разных людей там было, в принципе, к улице особенного отношения абсолютно не имеющих.

Я, например, вылез из монастырей академического обучения режиссуре; Никита Михайловский – из каких-то сфер, где создаются кинозвезды. И вот мы все вышли на улицу, собралась толпа народа, зарычала Пугачева. А группа «Центр» вообще не приехала, я с тех пор Васю Шумова и не видел, говорят, что он иммигрировал в какие-то те годы. Зато была группа – как же она называлась? – «Мистер Твистер». Группа «Мистер Твистер» вообще родилась вместе с «Театром Театром», они как-то собирались, потом приходили к нам – а мы мерзли на улице, зима была, ранняя весна – на репетиции. Эта группа «Мистер Твистер» приходила, играла, и мы как бы «рок-н-роллили» и согревались.

«Мистер Твистер» родился, группа «Центр» исчезла, приехал грузовик вместо нее (это был финал «Мизантропа»), на котором я с удивлением обнаружил надпись «Комсомольцы в бой!» или «Вперед!». Видимо, ее не успели снять, он для чего-то другого еще служил. А мы уже надрывали голоса, никаких микрофонов не было. А народ требовал: «Играть!» Всем причем играть, им было не важно. Им важен был сам факт проявления этой энергии, и не важно, что там игралось.

Я плакал! Я кричал, что это надо прекратить, что я не это репетировал, это никакой не я вообще. Меня закинули на этот сундук, вернее на этот пустой, с открывшимися клапанами кузов грузовика, и я что-то там еще творил. Туда подняли еще несколько людей, а потом произошло ужасное, такого, слава богу, у меня больше никогда не было: меня подхватили за фалды, чего-то, во что я был одет, и стащили вниз, и дальше я стал подлетать к небу, в каком-то нечеловеческом ужасе, меня подкидывали и опускали. Я думал, сейчас не поймают и пи… мне. Нет, опять подкидывали, опять опускали.

Вот в этом фильме ужасов, который называется «Успех», я и оказался. И именно в таком вертикальном прыганье всего моего тела произошло рождение «Театра Театра». С чем это можно сравнить? Он высовывается, ребеночек, – его обратно, высовывается – обратно. Что-то такое… Какой-то ужас! Что-то абсолютно невозможное творилось в воздухе и со мной.

Все это было стерто буквально следующим утром, а «Театр Театр» родился. Вот от этого самого «Театра Театра», чья судьба развернулась дальше уже в Питере (он был театром, придуманным для двух городов) при участии художников, музыкантов, философов, поэтов – меньше всего там было, собственно, деятелей театра так называемых, все остальные с удовольствием занимались театром – мы так и родились, и дальше двинулись в путь. Мы прожили прекрасный год в Питере, понаделав много всего, о чем вы сумеете прочесть, если накопите денег для покупки этой книги. При одном условии – что она будет издана в должном количестве экземпляров. Сейчас есть всего 4 экземпляра этой книги, и один из них будет продаваться сегодня, но не в аукционном режиме, а так, как я назначу.

Так вот, дальше судьба разворачивалась вместе со временем, а время это, как вы понимаете, называлось «вторая половина 80-х годов», и к 1989 году оно само, его облик и образ этой судьбы полностью себя исчерпали. И я опять вышел на дистанцию к нему, этому времени, и эта дистанция называлась «Мастерская индивидуальной режиссуры», а конкретно «Проект “Сад”». Именно проект «Сад» обеспечил возможность выйти из того времени, которое, казалось бы, только родилось. Но я уже понимал, что то поколение, и идеи того времени обречены, они влились в 90-е годы, в которых и этому поколению и этому времени места уже не было. Так и случилось.

А «Сад» будто взлетел над временны́м во вневременное пространство и развернулся как абсолютно другой проект. Именно там, на территории и на путях этого проекта, я сделал все свои основные открытия и накопил понимания. Именно это время мы прошли рука об руку с огромным количеством людей, и вот с Юрой, начав наше движение еще в «Театре Театре». Он был же реальным, полным взаимодействий и связанных с этим катаклизмов и радостей, случившихся в 90-е годы. Книга рассказывает о рождении «Театра Театра» и выходе в «Сад». В нее вошла только первая регенерация «Сада», этого огромного проекта, который дальше длился 10 лет и был завершен в 1991 году на выходе из восьмой регенерации в девятую, – вот только здесь мы…

 

– В 2001-ом.

 

Б.Ю.:

– А я сказал в 1991-ом? Эта книга доходит до 1991 года. 1991 год – это последний год, который здесь расположился, в этой книге. А все последующее десятилетие, его еще предстоит издать. Но что же я все-таки делаю на территории проекта «Архивирование будущего»? В декабре я представлю еще одну книгу, четвертую, которая так и называется «Театр и его дневники», в которой будет полностью доминировать дневниковый дискурс, и там в мультимедийном пространстве будет располагаться съемка последнего воплощения «Сада» – фильм восьмой регенерации, которая прошла в центре им. Мейерхольда, если я не ошибаюсь, в 2001 году.

А сейчас, мы перейдем к очень важной теме сегодняшней встречи, которая, возможно, важнейшая в этом ракурсе, она называется архив. И я прошу [подключиться] Андрея, человека, создавшего этот сайт – колыбель и дальнейший дом для архива. Но перед этим я бы хотел, чтобы несколько слов сказал, Юрочка, ты.

 

ЮРИЙ ХАРИКОВ:

– Собственно говоря, я не буду многословным. Если говорить о судьбоносном для меня состоянии, о котором сказал Боря, долей которого явился этот самый перфекционизм, и, если говорить об «Архивировании», – это две несовместимые вещи. Перфекционизм подразумевает некую конечность, а «Архивирование» распростерто в бесконечность. И в этом смысле, ценность материала, который представлен в издании и на сайте и вполне раскрывает содержание жизни Бориса Юхананова, – это и есть то пространство, которое не подчиняется этому регламенту, этому правилу. Самое ценное, собственно говоря, в отношении с этим жизненным пространством становится то, что, по-своему, в свое время, очень замечательно и, по сути, уникально обозначил Борис в технологии режиссуры, – это состояние и взгляд инопланетянина. Когда человек, попадая в совершенно неизвестную ему среду, пространство, которое содержит абсолютную неизвестность и абсолютную непригодность всех распростертых в его сознании способов примирения себя с явленным ему чем-то новым, что может быть только полем деятельности и особого внимания, – эта технология первых шагов человека в неизвестность, где каждый шаг связан с особой остротой, с особым вниманием к восприятию тех песчинок информации, который каждый из себя может представлять, вот этот центр грядущей вселенной. И любое неосторожное движение может повлечь за собой потерю возможности контакта с этим.

С той поры, с тех пор, как это возникло, сама необходимость этого взгляда, этого осторожного движения позволяет любому перфекционисткому сознанию иметь с этим дело. И я хочу сказать, что для любого художника контакт с такого рода средой, с такого рода проявлением всех человеческих потенциалов является совершенно бесценным и уникальным опытом. И то, что было нам даровано в это время, оно, конечно, сейчас вообще трудно представимо, потому что, увы и ах, сегодня это практически невозможно.

 

Б.Ю.:

– Вот тут у меня начинается несогласие. Но это хорошая возможность тебе сбежать. Юре просто надо уходить. Несогласие, конечно, тотальное, но от этого любовь не уменьшается.

Андрюшечка, тебе слово.

 

АНДРЕЙ БЕЗУКЛАДНИКОВ:

­– Я должен представить сайт Бориса Юхананова, который я вроде как придумал, но на самом деле придумал его он, а я просто попал под его гипноз и должен был в итоге это сделать. Чем хорош сайт – тем, что все смогут дома его посмотреть внимательно, нужно только запомнить очень простой адрес: https://borisyukhananov.ru/ – и пойти его и посмотреть. Я сейчас быстренько его пролистаю. Идея этого сайта заключена в том, чтобы проявить весь масштаб творческой и просветительской работы моего друга Бориса Юхананова. И я постарался сделать сайт максимально простым для его наполнения этим всем контентом, который в течение его жизни накопился и который мир должен увидеть, потому что он сейчас видит его отрывочно. Чувствую, что еще идет дополнительно параллельное представление, параллельная реальность.

 

Б.Ю.:

– Я просто как раз об этом вам и говорил, что это очень трудная роль – представительствовать в нарцистическом эксгибиционистском режиме, исполняя функцию посредника. А каково президенту?

 

А.Б.:

­– Сайт открывается прекрасным портретом, сделанным Олимпией Орловой. Я сам фотограф и завидую ей, что не я сделал этот портрет, потому что я бы лучше не смог. И логотип, вот этот вихреобразный, стремительный «Б» и перевернутая «Ю» – это наш товарищ Степан Лукьянов по моей просьбе нарисовал, и считаю, что это тоже отдельное произведение искусства.

На главной странице – дайджест всего сайта, того, что мы увидим внутри, если захотим его исследовать. Секция «Теперь» – это актуализация будущего, о котором сегодня уже говорились слова, то есть это что-то вроде личного блога Бориса Юхананова, но в то же время и… как правильно сказать?..

 

Б.Ю.:

– Правильно сказать надо так: что это нормальная большая рубрика сайта, к которому я не имею никакого отношения, ведет ее редактор, замечательный, молодой человек, девушка Анечка, которая, собственно, и формирует теперь этот сайт.

Я вообще когда-то хотел сделать такое телевидение, чтобы оно называлось «Теперь», и это было бы такое очень державное телевидение. А я всегда за державу. Просто мне всегда за нее обидно, но это уже мой жизнетворческий выбор. И на этом настоящем имперском канале была бы новостная передача «Теперь будет так». «Теперь» – это русское слово, мощное, настоящее. «Теперь…» – и дальше говорите, что хотите: «Весна будет летом» – будет; «Теперь театр будет вечен» – будет. И так далее. Но все это видите, как заканчиваются, наши мечтания и намерения, заканчиваются на сайте собственного имени. Причем они оказываются в руках у чудесной девушки-красавицы, которая ведет эту часть сайта, – Аня Павленко. Так же, как и Леда, и Аня редакторы этого сайта вместе с Андреем. Я к этому не имею никакого отношения.

 

А.Б.:

­– «Теперь» – это раздел, сделанный в формате блога, поэтому, когда вы зайдете внутрь, вы сможете там познакомиться с самыми актуальными сопровождающими Бориса Юхананова темами.

Следующий раздел – это «Миры» Бориса Юхананова, те миры, которые он в течение своего пути создавал и оставлял.

 

Б.Ю.:

– Здесь, кстати, не все.

 

А.Б.:

­– Здесь не все, но там – все. «Мир» – это рассказ о, например, «Театре Театре», который проиллюстрирован текстом, фотографиями, видео. Это увлекательное чтение. Я просто хочу предупредить, что каждый из этих миров, несмотря на то что он уже существует и имеет огромную протяженность и пространство, здесь находится в развитии. Поэтому если вы сейчас посмотрите и чего-то не обнаружите, значит, через какое-то время это там появится. Это повод следить за сайтом в какое-то время и приходить на него.

Графика Бориса Юхананова и фотографии – это его личное творчество как художника. Надо сказать, что Борис Юхананов – прекрасный художник, его произведения хранятся в мировых собраниях.

И архив. Самое главное на этом сайте – это архив. Сейчас там выложены примерно три с небольшим тысячи экспонатов, и это только, может быть, сотая часть того, что будет постепенно там появляться. Это фотографии, видео, тексты, статьи СМИ о нем, его интервью.

 

Б.Ю.:

– Просто все, что говорит Андрей, замечательный человек, все это вы и так сможете понять, просто открыв этот сайт. А я скажу две вещи: первое, что, естественно, как всякий уважающий себя интернет-ресурс, сайт будет разомкнут и должен будет включить в себя, я думаю, под 100 000 объектов. Он так устроен, что каждый объект проходит через обработку: он фиксируется, делается подпись… Какой еще там тип обработки, что туда еще включается, скажи, Леда?

 

Л.Т.:

– Естественно, все материалы отмечаются… есть особого рода деривация, у нас все обязательно структурировано по проектам, мы старались, чтобы было удобно проводить поиск.

 

Б.Ю.:

– Андрюша, ты можешь сказать, что конкретно проделывается с одним отдельно взятым элементом архива, фотография это или текст, или фильм?

 

А.Б.:

­– Один отдельно взятый элемент архива – это архивная карточка, где содержатся поля, формы для ее заполнения: имя, фамилия, дата, кто, где, когда, во сколько – это все заполняется. То есть для того чтобы добавить всего лишь одну фотографию на сайт, нужно уже проделать какую-то работу по ее атрибуции.

 

Б.Ю.:

– Да, это то, на что я хотел обратить внимание. Это реальный архив. Плюс к этому на протяжении уже более чем 10 лет мы ведем работу с оцифровкой архива, которую делает мой товарищ Костя. А где Костя? Он продолжает ее вести даже сейчас. Потрясающе! Костя – айтишник театра и выдающийся ботаник всего. Он взялся за это еще до того, как начался Электротеатр. Это огромная работа, Костя занят мощнейший сервером, на котором хранится архив Мастерской и вообще всей моей художественной практики, и не только, естественно, моей, а огромного, как я уже сказал, количества потрясающих людей. И все это оцифровывается. Оцифровывается, например, весь роман «Сумасшедший принц», там тысяча кассет. И все это здесь, на сайте, конечно, в ближайшее время просто не может оказаться. Разного качества тексты, фотографии, которые фиксируют жизнь практически нескольких поколений, андеграунд московский, питерский, фильмы, которые документировали жизнь, почти уже исчезнувшую из нашего внимания, тусовки 80-х годов, тусовки не обязательно андеграундной, 90-е годы, со всеми протуберанцами, которые пронизали это время, нулевые и «нынешние», – все это подробно фиксируется. Это огромная работа. «Архивирование будущего» – ежедневная работа большого количества людей, для которой приготовлено место хранения, серверы. А дальше, например, видеоматериалы поступают сюда, проходят вот эту необычайно важную обработку. Каждый, кто захочет этим заняться, всмотреться, может выйти напрямую через контакты к администраторам, к редакторам и дальше может совершить путешествие, сам по себе, без всяких поддержек, в интернете путешествуя по сайту так, как ему захочется. Или он может совершить путешествие более глубокого характера и в этом путешествии добраться до серверов. И тогда оттуда не хранящиеся здесь видео- или аудиоматериалы он может получить себе в пользование. И есть еще такая форма, как «замок». Некоторые фильмы и некоторые материалы по разным причинам в какой-то момент будут здесь под замком, и, если человеку очень нужно, он сможет дозвониться, добраться до администратора, до редакторов, до тех людей, которые будут работать с этим сайтом, получить специальный пароль и сможет, как исследователь (или по каким-то иным поводам), получить доступ к материалам, которые здесь будут под замком.

В целом проект «Архивирование будущего» является тропой, ведущей к моему большому проекту, и я его сейчас впервые публично произнесу, называется он «Международный институт нового процессуального искусства». Можно сказать, что именно с сегодняшнего дня я его запускаю в публичном слове, и в этом смысле начинается уже его рождение. «Международный институт нового процессуального искусства», который включит в себя многих и очень многих людей, а этот архив как маленькая часть его работы, будет выпускать связанные с его деятельностью труды и многое другое.

Сегодня к новому процессуальному искусству, я как пример приведу, относится совершенно гениальный – на мой взгляд, шедевр – проект, который ведет мой товарищи Илья Хржановский, сейчас этот проект базируется в Лондоне, он называется «Дау». Это именно подлинный новопроцессуальный шедевр, этот проект «Дау».

Есть много других проектов – я знаю, они сейчас заделываются и запускаются, – на этой, еще пока не различенной, по сути, социокультурной территории, в этом образе искусства. Здесь мы уже решились на это, и новопроцессуальный театр вошел в состав актуальной жизни Электротеатра. Но этим Электротеатр не исчерпывается, Электротеатр по-разному устроен, здесь разные формы театра. Но новопроцессуальный театр уже вошел в него. И я позволю себе анонсировать… в ближайшую неделю продолжится проект «Золотой осел», и я вас всех приглашаю принять участие, посмотреть, познакомиться с этим новопроцессуальным образом театра, принятым через текст «Золотого осла». И сейчас я хочу сделать еще один анонс, потому что в конце апреля – начале мая мы откроем следующий образ новопроцессуального театра – вместе с моими друзьями и учениками из МИР-5 мы представим вниманию заинтересованного московского (и не только московского) зрителя, здесь, в Электротеатре, проект «Орфей». Считайте, что я это произнес.

Я не сказал об очень многом, я не назвал практически никого, но в этой книге им уделено место и внимание. Вот здесь, например, бродит за спинами сидящих людей чудесный музыкант, композитор и герой своего и других времен, поэт Анжей Браушкевич.

Анжей – один из тех четырех сумасшедших, которые, собственно, и запустили в бытие-небытие нашей театральной и не только культуры «Театр Театр». Анжей – лидер группы «Оберманекен», отец русского неодекаданса и так далее. Он все прекрасно о себе пишет и говорит. Его песни вы все знаете, или теперь, я надеюсь, услышите и узнаете. Я думаю, что мы на сайте их тоже представим. Сегодня вы Анжея увидите, я об этом скажу отдельно, вместе со мной и еще несколькими людьми в фильме «Особняк», премьера которого состоится буквально через несколько минут на нашей Малой сцене. Это первый фильм видеоромана в тысячу кассет, который называется «Сумасшедший принц».

Спасибо, друзья, перекурим и в кино!

Видео презентации

В магазин