От грезы к грезе
Виктор Шумахер | Смена | 5 июня 1993 | интервью

8, 10 и 12 июня на сцене Эрмитажного театра труппа Санкт-Петербургского Маленького балета покажет зрителям свою новую работу постромантпческий балет «Три грезы». Хореография принадлежит главному балетмейстеру и художественному руководителю театра Андрею Кузнецову.

Не доверяя всевозможным слухам и решив верить только собственным глазам, мы отправились в театр на репетицию балета. Ситуация обещала быть интересной: что станут говорить критики о втором спектакле балетмейстера Андрея Кузнецова – режиссера Бориса Юхананова художника Юрия Харикова, если уже первый, «Цикады», они назвали «самым красивым театральным зрели-России»? Что может быть еще красивей?

Задавая себе этот вопрос, мы не подозревали, что дадим на него сразу три ответа: «Белая греза», «Черная греза», «Последняя греза».

Нам показалось, что работа Андрея Кузнецова относится к довольно редким разновидностям хореографической флоры; что этот выращенный на петербургской почве цветок предлагает классическому спектру ранее невиданные оттенки. За их разъяснением мы и обратились к балетному критику Павлу Гершензону.

– Павел, мы только что видели, что в новой постановке Кузнецова столько же места отведено монологам и дуэтам, сколько ансамблям. Почему тем не менее вы говорите о преимущественно интимном характере творчества этого балетмейстера?

 – Интимное-настроение задается не количеством танцующих, а способом освоения пространства. Пространство Кузнецова хрупко и трепетно его хореографический язык нервен и нежен.

– А если говорить о профессионализме его хореографии?

– Видите ли, существуют две принципиальных модели пространственного поведения. Первая – классицистская, архетипическая, представителем ее был Мариус Петипа. Вторую модель условно можно назвать ландшафтной – пространство здесь всегда конкретно и требует таких же конкретных, непосредственных реакций. Оно таит в себе массу неожиданностей, познается «на ощупь» и порождает соответствующую – растительную – пластику. Кузнецов – хореограф ландшафтных пространств.

– Разделяете ли вы мнение о том, что балетмейстерскую работу Кузнецова отличает особенная музыкальность?

– Ее отличает небанальная музыкальность. В балете музыка предполагает многие вещи. Неожиданность ее пластических решений может дать – и в некоторых ходах Кузнецова дает – совершенно грандиозный эффект.

– А если говорить о конкретном музыкальном выборе «Трех грез»: Шопен, Шуберт, Паганини?

– О, он наводит на определенные размышления… Любопытен даже не сам выбор музыки, а то, что Кузнецов берет Шопена в интерпретации Владимира Горовица. Это, видимо, не случайно, если вспомнить, что Горовиц был человек уникальной, ушедшей уже салонной пианистической культуры. Именно это делает творчество Кузнецова актуальным – он занимается кропотливой, достаточно неблагодарной работой по воссозданию салонной культуры, которую можно определить как культуру высокого мастерства в интерьере. Хочется думать, что Санкт-Петербургский Маленький балет сумеет быть верным этой идее.