Если цикад и можно увидеть воочию, то лишь в спектакле Санкт-Петербургского Маленького балета.

…

Балет перестает быть искусством массовым и все больше предстает как занятие элитарное, если, конечно, под элитарностью подразумевать самоценность и самодостаточность. Пожалуй, в этом смысле самым независимым и свободным оказывается Санкт-Петербургский Маленький балет Андрея Кузнецова – спектакли «Цикады» и «Три грезы» (хореограф Андрей Кузнецов, режиссер Борис Юхананов, художник Юрий Хариков), были показаны в Москве в рамках Фестиваля Санкт-Петербургских театров. Здесь не изучают сопромат и не демонстрируют чудес преодоления, не стремятся быть любезным народу. Здесь играют в свою игру, причем не по правилам, удобным для любителей включиться на халяву, – могут и облапошить, не испытывая угрызений совести. Играют в Театр как приют и спасение большого балета. Здесь танцуют невозможное, несостоявшееся, несбывшееся. Это в высшей степени петербургский балет – своеобразная хореографическая поэма без героя, поэма невоплощенности и недосказанности. Навязанный жест, неадекватность внутреннего и внешнего отзываются сумасшествием. Грезивший сном златым романтический герой, так и не выбравшись из царства теней, обречен спотыкаясь бродить в пространстве заказанной музыки. В «Трех грезах» романтический период русской культуры и русского классического балета предстает как неразрешившееся ожидание, вечный ностальгический порыв в другое измерение и подчиненность чужой воле. «Последняя греза» балета – дуэт создателя и исполнителя, хореографа и танцовщика, отца и сына, – ироничная формула, превращающая финальную точку в отправную, – в мистификацию. В сомнамбулическом плие замирают танцовщики в «Цикадах», подчиняясь уже не повелению выучки, а природному зову. Изящная мистификация на тему преодоления материала, расширение границ возможного. Бесполезная попытка «поцеловать гранит голодный», обретающая смысл только в театральной игре отражениями.

Большие фестивали есть большие фестивали. Но, отказываясь ломать любезную народу комедию, поэт в конце концов плюет и отбывает куда-нибудь спасать маленькие трагедии от большого фарса в стороне. Великая романтическая эпоха завершается повальным сумасшествием. Румяный критик, рассуждающий о постмодернизме, извлекающий пользу из бесполезного, включается в хоровод бесплотных персонажей, – процесс идет в направлении опасном, поскольку непредсказуемом.