В минувшее воскресенье в театре "Школа драматического искусства" прошла премьера спектакля "Фауст" по одноименной трагедии Иоганна Вольфганга Гете. Режиссер Борис Юхананов, поставивший "Фауста", занимается этой трагедией больше 10 лет. Об истории создания "Фауста", о своем отношении к театру и о взаимоотношениях со зрителем он рассказал корреспонденту "Газеты" Ольге Романцовой.

Борис, почему вас заинтересовал именно "Фауст", написанный Гете?

Гете — величайший поэт, и он наполнил сюжет о чернокнижнике, заключившем договор с дьяволом, универсальным смыслом. Тем самым сделав его близким для людей, живущих в разные времена. Кроме того, мне очень нравится перевод Пастернака: он очень точен, очень мне близок и практически конгениален Гете. Я вообще люблю Пастернака, особенно как переводчика, как это ни парадоксально. Я собираюсь поставить в "Школе драматического искусства" "Стойкого принца" Кальдерона в его переводе, а не в более популярном переводе Бальмонта.

Когда была сыграна самая первая версия вашего спектакля "Фауст"?

Самый первый "Фауст" был сделан как акция в 1995 году в Центре современного искусства. Я собрал актуальных художников и предложил им при помощи текста Гете разыграть историю заключения договора с Мефистофелем. Тогда я к этому относился просто как к акции особого рода. Она звучала как предупреждение о том, что начинается иное время. А в 1999 году я устроил первый показ "Фауста" на фестивале "Пушкин & Гете".

С тех пор прошло уже 10 лет.

Я не прерывал работы. Для меня спектакль — это путешествие вместе со зрителями в пространство интересующих нас тем, природы актерской игры, стиля и так далее. Прежде чем отправиться в путь, надо построить корабль — для меня это команда людей, которая над ним работает. Я 10 лет строил свой корабль, перестраивая его для каждого путешествия. За это время случилось шесть метаморфоз "Фауста", и сейчас мы показали его шестую редакцию. Наш корабль наконец завершен. Я построил его вместе со своими друзьями: художником Юрием Хариковым, хореографом Андреем Кузнецовым и, конечно, в первую очередь с Игорем Яцко и с театром "Школа драматического искусства". Теперь мы отправились в путешествие сквозь апокалипсис нашего времени.

А почему апокалипсис?

Вы хотите, чтобы я назвал наше время розовым, безоблачным и счастливым? По-моему, сейчас с душой человека происходит особого рода трагическая, катастрофическая метаморфоза. Ее изматывают, с одной стороны, зверь потребления, с другой — зверь выживания. Это чревато отчаянием, забытьем, потерей ориентации в пространстве. Об этом можно много говорить, но мне гораздо важнее не слова, а то, что театр — место, в котором человек может взглянуть на происходящее с ним и временем как бы со стороны.

Вам интересно так долго заниматься одним и тем же произведением?

Вы задали бы такой вопрос человеку, который строит храм? Все серьезные вещи строятся долго. Время, в котором я начинал строить свой спектакль, еще имело какие-то варианты развития, сейчас оно беспощадно одновариантно. Я бы сравнил его с цунами. В 1999 году нас предупреждали: "Скоро может прийти цунами, похожее на то, что мы пережили в 1998 году". Теперь наступил 2009 год, и цунами уже в разгаре. Внешне это выражается в экономических кризисах. Но гораздо глубже выражается в кризисах человеческой души. Чтобы уместить трагическую катастрофу нашего времени в веселом, игровом действе, потребовалось 10 лет.

Для вас принципиально, что оно веселое и игровое?

Конечно. Если наш спектакль будет сумрачным и чернушным, значит, мы просто подчинились нашему времени. Только игровая среда помогает проходить сквозь него, не подчиняясь ему. В этом задача новой мистериальности, которой мы занимаемся.

Что это означает?

Буду предельно прост и краток. Наш спектакль исполнен радости, энергии, игры, волшебства. Он не предлагает зрителям погрузиться в прошлое, а идет с нашим временем, но только в другую сторону.

По сколько часов в день вы репетировали?

Шесть, восемь, десять часов — сколько нужно.

Чему вы учили молодых актеров лаборатории, репетировавших с вами "Фауста"? Они называют себя вашими учениками.

Я ничему не учу, и никаких учеников у меня нет. У меня есть друзья, с которыми мы вместе путешествуем. Я просто делюсь с ними своей увлеченностью и собственным видением мира. Но образ учителя — не для меня.

А такое понятие, как система художественных ценностей?

Я не верю в существование системы художественных ценностей. Предпочитаю избегать таких фраз. Я их реально боюсь, они для меня непереносимы. Ориентироваться в мире культуры можно с помощью живой поэзии и живого познания происходящего — здесь и сейчас, в откровенном и открытом разговоре художников. Для этого не требуется никаких систем и принципов. Достаточно научиться слышать друг друга и очень чутко относиться к той системе образов, энергий, страстей и смыслов, которые посылаются Господом Богом, временем и взаимным общением людей.

Вы не боитесь, что зрители вас не поймут? Должен ли театр обслуживать зрителей, идти на поводу у их вкусов?

Любой художник хочет быть понятым, принятым, получить какой-то отклик на сделанное им. Но во имя отклика он не может изменять самому себе. Обычно у меня возникают нормальные, естественные отношения с публикой. Я не говорю зрителям: "Пошли вы все в жопу, я делаю то, что хочу!" Мне кажется, что режиссер работает в театре по тем же законам, что и поэт. Представьте себе, что поэт пишет свои стихи для читателей. Это же невыносимо! Он сочиняет их для себя, зная, что их потом будут читать. Режиссер тоже сочиняет спектакль для себя, но чем точнее его работа соответствует высоким художественным критериям, которые он для себя избирал, тем благодарнее ему за это зритель. Нет никакой сложности в том, чтобы это понять. А вот обслуживает зрителя уже сфера обслуживания. Я сферой обслуживания не занимаюсь — она неадекватна тому способу работы, который я избрал. Но это не значит, что я должен прятать от зрителя написанный мной стих.

Вы по-прежнему проводите семинары и мастер-классы с западными актерами? Готовите ли вы сейчас новые проекты?

Скоро начнется работа над большим двухгодичным проектом в Иерусалиме. Он связан с Талмудом, пьесой Кальдерона "Стойкий принц" и трагедией Пушкина "Пир во время чумы". Проект включает в себя две большие постановки и одновременно — двухгодичный стаж с актерами театральной школы и профессиональными артистами, уже закончившими обучение.