Оперный сериал «Сверлийцы» создан по Вашему роману. Как пришла идея создания именно симультанной оперы в пяти вечерах?

Роман назывался роман-опера. Я пишу целый цикл романов, но не романов-опер, которые так и называются «сверлийский цикл». Работа очень тесно связана с моим дневником. И, как многие мои работы, это часть единого текста, который проходит сквозь обработку повышенного, субъективного письма с какими-то ритмами, свойственными той дневниковой практике, которая у меня существует и эволюционирует на протяжении многих лет. Для меня дневник не просто запись впечатлений и событий жизни, но и запись идей, грез, фантазмов, разного рода снов и каких-то вольных путешествий сознания, на которые я решаюсь.

Это еще и работа с текстами других людей и авторов. Все они собираются в массу и предоставляют мне возможность для перечитывания. И в тот момент, когда я это перечитываю, то есть удваиваю свою жизнь на бессмысленное занятие – путешествие по уже произошедшему, внутри сильно обостряется чувство времени. Ты преодолеваешь время своей жизни и попадаешь в какой-то другой процесс. Ты сейчас как бы живешь, но образ твоей жизни совсем другой. Ты перечитываешь то, что уже случилось. И сопротивление этой дихотомии – происходящее-произошедшее – связано у меня с обостренным переживанием времени как такового. Это одно из проявлений остова переживаний времени. Были моменты тотальной работы с дневником, тогда это удвоение уже произошедшего в тебе остро воздействовало. Работа с временем – очень существенная категория для меня.
Я думаю, что я делаю многие работы не в виртуальной, а в темпоральной реальности. Они располагаются не обязательно в линеарной разверстке, отношение между временами для меня иногда оказывается частью произведения. Это одно из важных характеристик того, что я называю новой процессуальностью. Внутри режима перечитываний, записи, чтения постепенно складывалась жизнетворческая игра, в которой я оказался.

Индуктивная игра – тоже свойство нового процессуального переживания, игра, правила которой создаются в процессе. Она в определенный момент получила имя сверлийской цивилизации. Так как это еще связано с особого рода спрессованными поэтическими текстами, со снами и с опытами очень свободного обращения с языком, структурирование этих процессов потребовало новой формы, которую я назвал роман-опера. Сам роман предстал в виде коротких глав, отрезков текста, в которых рассказывается об инициации сверлийского Принца, происходящей в одной из двух портальных столиц Сверлии – первый портал очень осторожно можно соотнести с Санкт-Петербургом, а второй – с Венецией.

Для того, чтобы это писать, я внутри себя культивирую определенного персонажа, который является источником новой процессуальности. Когда я делал «Театр-Театр», я был черным лисом, когда я делал проект «Сад» - гуманоидом Ивановым. Здесь я стал последним Сверленышем, и у меня есть миссия – пропагандировать Сверлию на Земле, содействуя ее внедрению в земные просторы. В рамках этой миссии я и написал роман-оперу «Сверлийцы». Так как это бумажная опера, там подробно описан державный оперный спектакль, посвященный главе нации, идущий в 3004 году. Писал я ее, по пути вспоминая собственную миссию и кто я такой. Когда написал, вспомнил и получил право и энергию на осуществление оперного сериала, подал сигнал, по сигналу собралась «сверлийские эмигранты» – композиторы высокого авангарда, написали партитуры, «сверлийские художники» приступили к делу. Наша база – Электротеатр Станиславский – существует в темпоральной реальности, мы отправились в этот проект, вот он продолжается. У людей есть возможность зайти на нашу базу и прикоснуться к сверлийской цивилизации.

Для создания оперы Вы пригласили 6 современных композиторов, какие задачи вы ставили перед ними?

Они пришли по сигналу, поданному из «Сверлии» через Последнего Сверленыша. Они услышали сигнал, восприняли его и каждый написал свои партитуры.

По сюжету главный герой Сверлии, Принц, несет миссию по спасению Сверлии от гибели, но гибель оказывается неизбежна. Почему?

Может быть так, а может быть и совсем по-другому. Может быть Принц не главный герой, а гибель - это и есть жизнь. Может быть, корень существования Сверлии в том, что она все время гибнет и не может погибнуть, причем во всех временах – в прошлом, настоящем и будущем. И тогда сверлийский Принц никакой не герой, а просто выражает сущность этой жизни, он живет также, как его реальность.

Мифологический образ Принца сквозной линией проходит через ваше творчество, в 1980-е вы создаете видеороман «Сумасшедший принц», в 2013 появляется стойкий принц, в 2015 – сверлийский. Что означает этот образ для Вас?

Да, это три принца-принципа. Принц не столько персоналия, сколько образ времени. «Сумасшедший принц» был образом андеграунда, принц, лишенный наследства или отказавшийся от него. Стойкий принц-принцип связан с прохождением образа через смерть. Такое прохождение выражено в трагедии, например, пушкинской трагедии «Пир во время чумы» или в «Стойкой принце» Кальдерона. Сверлийский принц – это иное время, время, обнаруживающее своего двойника. Двойничество выражено в сверлийском Принце и его аватарах– последних сверленышах и в целой оперной гексалогии.

Что может дать современный зритель сверлийской цивилизации?

Любовь и участие, если ему этого захочется. Возможность поделиться своим восприятием, своим участием, своей любовью с этой непередаваемо сложной материей параллельной реальности – это то, что сегодня может предложить зрителю, на мой взгляд, современное искусство. Зритель становится соавтором. Может быть, неплохо иметь возможность стать соавтором времени, выраженном в процессе театра в частности.

Вы определяете создаваемый театр как «театр полноты», как эта концепция раскрывается в «Сверлийцах»?

Полнота связана со сборкой, когда на звуки свирели или дудочки собираются живые существа в единстве предстоящего им путешествия. Возможно, и Сверлия также поступает сама с собой, собирая в единство то разнообразие восприятий, которое существует сегодня во времени.