Андрей Емельянов: «Однажды на корабль Грамматик сел учё­ный».

Б.Ю.: Да, на корабль. И дальше сразу начинаются вопросы, связанные с понятиями. Что такое корабль? Ты сейчас буль­кал, ты делал. Я не понимал, что это такое? Мультфильм? Я понимал одно - вы не знаете ответа на важнейшие понятия - что такое корабль. И, как минимум, это всё происходит в од­ной душе. И корабль - это душа. Все, что происходит в этом стихе, как часто бывает в суфийских притчах, - это разбор души с самой собой. Я просто беру начало. Когда на корабль садится ученый грамматик, это означает, что душа начинает надеяться и испытывать особого рода критерии к собствен­ному существованию, к жизни, к экзистенции, особого рода правилам! Она требует от себя должноствования, жизни по определённым правилам, но если она начинает жить по опре­делённым правилам, как бы по грамматике, то она, возмож­но, расстается с опытом, который связан с опытом Морехода. Опыт Морехода, опыт жизни, опыт здравого смысла. Хочу поделиться сущностями, которые я ищу у притч. Опыт Мо­рехода - это опыт, здравый смысл. Поэтому устанавливаются правила синтаксиса, правила грамматические - жить специ­альным интеллектуальным, экзистенциальным правилам. Так в жизни бывает. Тогда человек, то есть судно, корабль, скажем так, жизнь человеческая. тогда возможно, корабль - это бы­тие, поскольку жизнь души может пойти ко дну. Если это так устроено, то она может пойти ко дну. И как там финал?

«Увы, учёный муж! - промолвил мореход, -

Ты зря потратил жизнь: корабль ко дну идет!»

Б.Ю.: Мореход сказал?

- Да.

Б.Ю.: Вот это финал. Все? А учёный муж что сказал? Это фи­нал «зря потратил жизнь»?

- Да.

Б.Ю.: Вот, возьми, например, художника, который выучил правила, и дальше может всю жизнь эти правила преподавать, учить и так далее, а в финале вдруг ... В общем-то, история ещё та. Два разных взгляда. Как у Маяковского, релятивное. А здесь - «ты зря потратил жизнь, корабль ко дну идет». Притча, её содержание другое. Ещё раз скажи стих.

Однажды на корабль грамматик сел учёный,

И кормчего спросил сей муж самовлюбленный:

«Читал ты синтаксис?» - «Нет», - кормчий отвечал.

«Полжизни жил ты зря!» - учёный муж сказал.

Б.Ю.: Это такой захват души и сознания особой наукой, пред­ставлением о жизни, как о правилах. У жизни должны быть правила, жизнь подчиняется какой-то объективной научной вещи, и без этого ты не сможешь. Это очень актуальная шту­ка. Надо услышать силу Грамматика. Важно понимать, что у Грамматика очень большое влияние, очень большая сила. Он может вытеснить Морехода.

...Обижен тяжело был кормчий тот достойный,

Но только промолчал и вид хранил спокойный.

Тут ветер налетел, как горы, волны взрыл,

И кормчий бедного грамматика спросил:

«Учился плавать ты?» - Тот в трепете великом

Сказал: «Нет, о мудрец совета, добрый ликом!»

Б.Ю.: Подожди, кто кого спрашивает, и кто кому говорит?

Александр Новицкий: Кормчий спросил у Грамматика: «Ты учился плавать?», а тот ответил: «Нет, о, мудрец совета, доб­рый ликом». Он обращается уже так - мудрец совета, добрый ликом.

Б.Ю.: Мудрец совета, добрый ликом?

- Да.

Б.Ю.: А что такое «мудрец совета»? Это звание, что ли?

- Это кормчий, у них совет, а он мудрец этого совета.

Б.Ю.: Так, так. И дальше что?

Андрей: «Увы, учёный муж! - промолвил мореход. - Ты зря потратил жизнь: корабль ко дну идет!»

Б.Ю.: Всё, да? Нет, тут есть какая-то хитрость. А как начина­ется, ещё раз?

Однажды на корабль грамматик сел учёный,

И кормчего спросил сей муж самовлюбленный:

«Читал ты синтаксис?» - «Нет», - кормчий отвечал.

«Полжизни жил ты зря!» - учёный муж сказал.

Обижен тяжело был кормчий тот достойный,

Но только промолчал и вид хранил спокойный.

Б.Ю.: Теперь, в чем притча?

Андрей: Вопрос?

Б.Ю.: Да.

Андрей: Притча в том, что дается взгляд учёного мужа и взгляд практика.

Б.Ю.: Да нет! Притча-то в чем? Тут же есть два обмена, один говорит, что потратил жизнь, и второй говорит, что потратил жизнь.

- Один говорит «полжизни»!

Б.Ю.: Ну, да. Второй говорит, ты ещё больше потратил зря. Но они потратили свои жизни почему? Они равны или не рав­ны друг другу? У нас Грамматик умнее Морехода или Мореход умнее Грамматика? В чем притча, я хочу сказать.

- Они равны.

Б.Ю.: Нет, это абсолютно та же самая структура, что у Мая­ковского, только здесь структура религиозная, а там - поли­тическая. Вот и вся разница. Притча очень простая. Человек предполагает, а Господь располагает. Вот суть этого стиха. В чем суть этого стиха?

Андрей: Знание синтаксиса не спасет.

Б.Ю.: Да, нет! Ни знание синтаксиса не спасет, ни знание Мо­рехода не спасет.

- Мы все смертны.

Б.Ю.: В том-то и дело, ни знание синтаксиса, ни знание Мо­рехода, если Господь решил, назначил вам час гибели, от того, что ты что-то знаешь или чего-то не знаешь, ничего не из­менится. Человек предполагает, а Господь располагает. Един­ственное знание, это абсолютно как бы молитва. Всё в руках Творца. Это содержание этого стиха. Грамматика у него своя. Ты же ничего не познал! Тот промолчал. А дальше Мореход: «Ты зря потратил жизнь!».

- А Мореход выжил?

Б.Ю.: Да нет, конечно, они оба умерли. Естественно, они оба буль-буль-буль.

- А всё спровоцировал вопрос. Вывод: не спрашивай кормче­го о синтаксисе.

Б.Ю.: Тогда Творец не пошлёт ураган на твой кораблик? Нет! Творец пошлёт ураган на твой кораблик. Он же располагает.

- Это басня?

Б.Ю.: Это не басня, это притча. И дальше, когда он говорит: «Мудрец…» Вот этот вот кусочек.

Александр: «О, нет, мудрец совета, добрый ликом, я не учился плавать!»

- Он не тем занимался.

Александр: Он уже понял, что тот нёсет в себе какую-то муд­рость, но было поздно.

- Почему вы считаете, что мореход тоже утонул?

Александр: Да, мы разыгрывали, что он не утонул. Он уплыл, потому что он умеет плавать.

Б.Ю.: Вот я и проверяю. А Господь что сделал?

Александр: Ветер подул, как горы, волны взмыв. Если корабль идет ко дну, как вы говорите, то спасается только та часть души, которая выплывает, а знание, правила, которыми себя обусловливал, оказались потраченными зря, вот она и тонет вместе с кораблем, с телом.

Б.Ю.: Ну, похоже.

Александр: Поэтому у нас и выжил Мореход.

Б.Ю.: Можно так. Написано так. У вас ближе к тому, как на­писано. Написано у Руми так. У Руми Мореход все-таки. или у переводчика, не знаю. полжизни и жизнь. Ты потратил жизнь. Как он говорит?

- Полжизни ты потратил зря.

Б.Ю.: А ты целую жизнь. Вот эта разница важная, потому что вот, собственно, ты и гибнешь. В чем же суть этой притчи?

- Если бы ты не обидел Морехода, то он тебя спас.

- Было уже.

- Он самовлюбленный - себя любит.

Александр: Мореход, конечно, не будет читать синтаксис, ког­да он приплывет, просто море, на мой взгляд, символизирует Творца. И вместо того, чтобы заниматься каким-то крючкот­ворством, этот человек был открыт природе, Творцу, морю. Он мог плавать. Поэтому он и продолжил своё существова­ние. А часть души человеческой, если брать эту лодку, как че­ловеческую душу, пошла ко дну вместе с бренным телом. Вот как я это вижу.

Паша: Что же это получается? Грамматику вообще не нужно читать?

Б.Ю.: Если ты заслоняешь грамматикой всё остальное, тогда это чудовищная, нечеловеческая глупость, и практически ты просто погиб.

- Жизнь важнее.

Б.Ю.: Погибель в заслоненности. Вот ядро. Саша говорит, я его слышу. Ядро у этого есть.

- Если двое в лодке и они не дружат, то лодка потонет.

Б.Ю.: А как Кормчего уязвил Грамматик?

- «Он замолчал и лик хранил достойный».

Б.Ю.: Какие слова там?

- «Кормчий был достойный...»

Б.Ю.: Вот это интересно.

- Он злопамятный.

Б.Ю.: Почему тебе кажется, что достойный вид - это вот это. Достойный вид означает, что он не испытал гнева. Достойный вид - достойное отношение сохранил. Он сохранял достой­ные отношения. Он вид хранил достойный.

Паша: Вид достойный, а обида внутри была.

Б.Ю.: Он был обижен, но вид хранил достойный. Он преодо­лел обиду. Он её не переплавил в злобу.

Паша: Мне кажется, переплавил.

Б.Ю.: Да нет, зачем? Что значит, тебе кажется? Вот это тоже очень важный вопрос.

Александр: Это не чувство, которое ты продуцируешь, оно возникает у тебя само собой.

Б.Ю.: Нет, тут рассказывается, что один человек другого тя­жело обидел. Это первое, что произошло.

Андрей: А тот промолчал, вид хранил достойный, и тут буря разразилась.

Б.Ю.: И дальше что?

- «Ветер налетел».

Б.Ю.: Да.

- «Как горы волны взрыл…»

Б.Ю.: Да.

- Природа за него вступилась?

Б.Ю.: Нет, не вступилась. Дальше.

- «И Кормчий бледного Грамматика спросил: «Учился плавать ты?»

Б.Ю.: Теперь, как проходится это - учился плавать ты? Это вы проходите, как «поди-ка попляши». Это, как в басне, а надо, как в притче. Надо спрашивать с участием. Это очень большая ошибка. Вы проходите этот узел без участия в другой душе. Тогда надо правильно пройти предыдущий узел. Вот эта оби­да и вид, весь смысл как раз в этом. И здесь очень большое отличие от Маяковского. Саш, тебе понятно?

Александр: Да.

Б.Ю.: Это совершенно по-другому надо проходить. Иначе пустые слова. Он спросил этого бледного Грамматика. В обра­зе стиха уже нарисована смерть. Бледный Грамматик. Два этих говорящих начинают проступать. И Грамматик тогда видит, с кем говорит. И тогда он говорит: «Мудрец совета». И что?

- «Мудрец совета, добрый ликом…»

Б.Ю.: Добрый ликом. Это очень важный момент. Потому что он не говорит ему, злорадствуя. Наоборот, он говорит ему: «А ты плавать-то умеешь?», а он говорит: «Добрый мудрец, я не умею плавать». И ты жизнь потерял. И тут возникает притча: «Ты жизнь потерял». И как сказать: «Ты жизнь потерял»? В чём у вас получилась глупость? Получились какие-то партий­ные разборки в ресторане. По-советски. Ты жизнь потерял. И дальше что? Гроза, волны и «ты жизнь потерял». И что?

- «Увы, учёный муж, промолвил Мореход, ты зря по­тратил жизнь, корабль ко дну идет».

Паша: И Кормчий поплыл, а этот утонул.

Б.Ю.: Да нет. У стиха нет никакого продолжения. Он нам как бы оставляет две возможности, но, по сути, только одну. Единственная возможность во всей этой истории - это по­ложить себе на спину Грамматика и плыть. Это единственная возможность во всей этой истории.

- Можно вопрос?

Б.Ю.: Чего ты хочешь вопросы задавать?! Ты лучше находи ответы. Ребятки, мы не тратим зря время, я специально иду в глубину стиха, потому что мы в какой-то мере работаем на сущностные вещи Стойкого принципа, потому что есть связь, просто я, таким образом, не комментируя специально, рабо­таю с этим. Что такое Стойкий принцип? Здесь он заключен в Кормчем. Он заключён в том, что Кормчий, конечно же, возьмёт на себя. Это момент этический. Очень глубокий стих. Просто потрясающе. Естественно, здесь есть возможность и для фантазии. Понятно, что, если сейчас говорить не о притче, а о сцене в фильме или мультфильме, то, конечно, в этот мо­мент рассказываем жизнь Грамматика. Кто такой Грамматик? Любой ученик - Грамматик. Любой профессор - Грамматик. Все мы, в принципе, Грамматики. Мы все рассчитываем чему- то научиться. Это книга, по которой мы учимся. В определён­ный момент любой Грамматик садится на корабль, где едет Кормчий. В определённый момент он обязательно узнает, что он зря потратил жизнь. Это обязательно произойдёт у любого Грамматика, и только Кормчий возьмёт на себя и вывезет. И он будет спасён, то есть он умрёт и пройдёт сквозь смерть. И в этом глубинное содержание этой истории. Маленькая ми­стерия - прохождение сквозь смерть. Он должен полностью расстаться с жизнью Грамматика, и однажды тебя ждёт этот корабль. И ты на него садишься и как бы говоришь: «Синтаксис знаешь?». Ты должен в этот самый момент обидеть Кормчего, причем страшно обидеть Кормчего, и вот в этот самый момент всё и произойдёт. Может, ты не дозрел, чтобы обидеть Кормчего, ещё стадия не настала, а вот когда ты оби­дишь Кормчего, вот тогда поднимутся волны, налетит ветер, и Кормчий тебя спасёт. Парадокс этой притчи заключается в том, что тебя Кормчий спасёт только, если ты его обидишь. Не спрашивай, Паша, что с чем связано! Ты что - Грамматик?! Просто надо сообразить, что это такое - обидеть Кормчего. Это очень важный момент, что он был уязвлен, обижен. Но при этом Кормчий очень достоин. Но дальше обязательно пошла волна. Обязательно пошёл ветер. И ты умираешь, ты - бледный Грамматик. Да, бледный Грамматик. Я вам эти ста­дии покажу в жизни. Они всегда будут после обиды Кормчего. Этот Грамматик обязательно бледный, и тогда Кормчий ему скажет, что ты зря жизнь прожил! И возьмет его с собой. Так человек входит к Творцу. Это довольно суровая история. Он проходит в шторме туда! В шторме! Войти туда через опре­делённые состояния! Надо войти в этот корабль, обидеть, получить смерть после этого и войти туда. Это ещё надо со­образить. Понимаешь, Саша? А у нас такие сказки дедушки Мазая - спасли зайцев или не спасли зайцев. Заяц нахамил дедушке Мазаю - он его не спас. Заяц не нахамил дедушке Мазаю - он его тогда спас. Все-таки это другая история, не про дедушку Мазая.

Паша: «Такси-блюз» про это проект?

Б.Ю.: Что?

Паша: «Такси-блюз» про это проект?

Б.Ю.: Про что про «это», я спрашиваю?

Паша: Про эту притчу. Он садится к нему в машину, хамит Кормчему и начинается то, про что вы говорите, только это развернуто.

Б.Ю.: Может быть, я не помню этот фильм. Как соорудить притчу? Ты получил двух её участников, её же надо получить. Я веду работу. Надо объяснить, что такое метафизическая ра­бота. Это же не просто взяли слова и потом изобразили. Надо, чтобы душа проложила себя вплоть до рефлекса, вплоть до понимания, это целые стадии разборов. Особого рода рабо­та. Сейчас я хотя бы понимаю, и для себя, и для вас, что эта такое - стадия, которая называется… Стадия, которая назы­вается «Грамматик уязвляющий», «Грамматик бледный». Это разные стадии жизни, которые сжаты в этом стихе. Дальше есть «Кормчий обиженный» - стадия, когда обижаешь Корм­чего. Особая стадия, когда уже садишься на корабль. Это - «свой путь земной прошел до середины». Довольно зрелая стадия. Довольно зрелая история. Дальше, когда уже вмеши­вается Господь, - судьба, волны, тут же о Творце как бы и нету слов. Здесь сложность в прохождении не в том, как проходит Кормчий, а в том, как проходит Грамматик, потому что здесь перемена у Грамматика, вот он зашел, и откуда, если говорить с точки зрения действия, откуда он берет вот эти силы? Я сей­час линейно расскажу. Откуда он берет эти силы, чтобы ска­зать Кормчему: «Ты синтаксис знаешь»? Если ты линейно про­ходишь, тебе неоткуда будет брать этот эпизод. Это уязвление Кормчего. Только если ты целиком содержишь эту притчу, ты сможешь сказать, на самом деле, понимаете? «А синтаксис ты знаешь?». Как он там говорит?

- «Читал ты синтаксис?»

Б.Ю.: Читал ты синтаксис?

- Нет.

Б.Ю.: И дальше?

Андрей: Нет, Кормчий отвечал. Полжизни жил ты зря.

Б.Ю.: Да, полжизни жил ты зря. Что вы скажете про этого Кормчего? Я спрашиваю, почему был уязвлен Кормчий? В чем была обида?

- Вот сейчас вас спросить: «Вы чем занимались?» — «Режиссу­рой?» — «Полжизни потеряли».

Б.Ю.: Ну и что? Меня это никак не обидит.

- Ну, это вы.

Б.Ю.: Надо сообразить! Мы же говорим об одной душе. Мы говорим не о двух разных душах, мы говорим об одной душе. В чем уязвление Кормчего?

- Кормчий знает о фатальности, неизбежности.

Б.Ю.: То есть уязвление Кормчего связано с судьбой души, то есть с судьбой Грамматика, и Кормчий этим уязвлен. Он - Гос­подь, это так проводится. Это нормально, на мой взгляд. Это нормально. Я так жду. Но я хочу ещё раз перепроверить. Как сказано, ещё раз? Тут начинаются тонкости перевода.

- «Читал ты синтаксис? Нет, кормчий отвечал. Полжизни жил ты зря, учёный муж сказал. Обижен кормчий был и лик хра­нил достойный».

Б.Ю.: Вот! Это единственный способ, чтобы пройти – обидеть в себе Господа. Тут появляется открытие. Тут можно прохо­дить, открывая, кто такой Кормчий. И дальше?

- Но только промолчал и лик хранил спокойный.

Б.Ю.: И когда ты ведешь его в спокойный вид, ты откроешь его обратную сторону. Буря, ураган - это и есть спокойный вид, но обратная сторона. Парадокс заключается в том, что это история Грамматика. В этом притча, что это история Грам­матика, а не история Кормчего. Если это история Грамматика и Кормчего, то это совершенно другая история. Понимаете? Это история Грамматика. И как историю Грамматика, я её по­нимаю. То есть её можно почувствовать и рассказать, только если в истории ты видишь Грамматика. Ну, как бы себя. Тог­да её можно рассказать, а если ты не видишь себя в истории Грамматика, тогда её невозможно рассказать. Будет абстракт­но, будут какие-то умные слова, можно найти какую-то ум­ную сущность, но ты её всё равно не сделаешь близкой. Тогда мне это понятно. Ну, а кто пишет-то? Пишет Руми. И его ве­личие в том, что он себя туда кладёт, в Грамматика, спокойно, не стесняясь. Понятно говорю? Вот в этом вся суть. А стоит рассказывать о побоях, всё! Ты где-то находишься, важный, всё знающий про жизнь, вот такие ребятки друг друга не по­нимают.

- Это история Фауста?

Б.Ю.: Я бы не стал соотносить. Вы делаете постмодернист­скую ловушку. Как только вы начинаете одну историю заме­нять другой, которая ещё менее понятна, - вот и всё.

- А вам она понятна?

Б.Ю.: Ну, что значит «вам она понятна»?! Я сомневаюсь, что вам что-либо понятно. Ничего вам не понятно. Я сомне­ваюсь, что вам что-либо вообще понятно. Я просто говорю, что вы - Грамматики. Ведь Грамматику ничего не понятно. Так и мне не понятно. Я же не отделяю себя от вас. Я ещё раз го­ворю, не может быть Кормчего. Если ты говоришь «человек», ты говоришь «Грамматик», а не «Кормчий». И если ты обидел, если ты замахнулся, ну, и получай. Поэтому это корабль, на который садится обязательно Грамматик. Поэтому это мисте­рия, а не стихотворение. Это стадия, которая не огибаема. И в этом суть этой притчи, что стадия не огибаема. У тебя нет другого пути, кроме как стать бледным Грамматиком и услы­шать от Кормчего, что ты потерял свою жизнь зря. И во время этого урагана, во время этой бури ты навсегда перестанешь говорить про синтаксис. Его смоет жизнь. Но это тогда очень правильно соотносится с тем, о чем мы говорили. И это тогда лежит в ядре рассказа. Это знание, на котором настоян Стой­кий принцип. Тогда это близко. Но это не удастся разыгры­вать так, как это вы делаете. Это не удастся так разложить. Это иначе надо как-то пройти. Я предлагаю вам попробовать это сделать, но как-то иначе. Понимаешь, Андрюша?

Андрей: Понимаю. Но я не понимаю как.

Б.Ю.: И это хорошо, что ты не понимаешь, как. Это как раз очень хорошо. Давайте сделаем перерывчик 10 минут.

(Перерыв)

Б.Ю.: Эта история Грамматика хорошая, тут спрятан целый миф, история Грамматика и встреча его с Кормчим. Хорошая, интересная история. Хотелось бы, чтобы она каким-то обра­зом продолжила жить: Грамматик - Кормчий, Грамматик уяз­вляющий, Грамматик - бледный. Это интересно. Я вижу эту историю в особого рода веренице картин. Она располагает­ся в стадиях. С этим финалом. В принципе, маленькая. Но эту историю, по сути, можно раскрыть в прекрасной пьесе. Красивой пьесе потому, что там есть буря, там есть разные стадии, можно сделать эту лодочку, этот корабль, эту бурю. Бледный Грамматик, Грамматик уязвляющий и Кормчий. Всё равно надо сообразить, что-то надо здесь докрутить - что та­кое обида Кормчего.

- Как гром среди ясного неба.

Б.Ю.: Это образный ответ, как бы результативный ответ.

Андрей: То есть всё спокойно, в двух шагах?

Б.Ю.: Это результативный ответ. Понимаете, в нашем деле, в художественном деле, где мы оперируем каким-то особым чувством, оперённым смыслом, а не просто смыслом, надо в медитации доходить. до концентрации внутренней, надо прикасаться к сущностным вещам, к тем вещам, которые на самом деле таят в себе энергию переживания и смысла вместе. Надо туда добираться. Если вы не добираетесь туда, вы не от­крываете, и тогда не сможете играть, просто не сможете - вам нечем будет играть. А для этого надо найти в себе возмож­ность концентрированно добраться. И это необязательно рас­сказывать всем подряд. Есть вещи, которые можно хранить в себе, но тогда ими можно пользоваться. Тогда они будут пи­тать игру.

Сама по себе абстрактная категория людей ничего не означа­ет. Она ни к чему не ведёт, просто будет. Поэтому я вижу всё время эти пустые формы, не опёренные подлинной встречей вашей личной жизни и рассказа. Если этого не происходит - ничего ещё даже не началось, просто не началось. Вот в чем беда. А встреча должна происходить. В этом вся работа. Я объясню. Почему я говорю, что обида Кормчего не докручена? Я это говорю по себе, я не говорю это по вам. Я понимаю, что что-то ещё надо докрутить. Что надо докрутить? Определён­ные вещи надо докрутить. Какие определённые вещи?

Всё, что вы говорите, не имеет никакого отношения к тому, о чём я сейчас веду речь. Надо же по жизни понимать, что та­кое обида Кормчего. Что это за момент? С этим должна быть работа у артиста, понимаете, работа. Эта работа должна про­делываться. Если она не проделывается, вы не ведёте образ жизни артиста - это херня собачья. Не будет вам доверия ху­дожественного. Часто вы берёте пример с каких-то людей, ко­торые незаметно, но очень интенсивно ведут художественную жизнь. Не вы, я не имею в виду кого-то. Надо же эту работу вести, она же сразу отражается на человеке. А если эта работа не идёт - это прямо противоположно начинает отражаться. Так всегда бывает. Как там сказано в переводе Руми про обиду его?

Александр: Обижен тяжело.

Б.Ю.: Да. Это отдельная история. Вот понятие «обида Корм­чего», тяжёлая обида Кормчего - это серьёзная вещь в жизни. Надо очень четко соотнести этапы в своей жизни, когда Корм­чий был обижен тяжело. И именно Грамматиком был обижен. Только оттуда взойдет прохождение этого эпизода. Понима­ете? Тогда душа узнает, как его надо играть, ваша душа. Если она четко это соразмерит. Эти знания. Олечка, понимаешь?

Ольга Хорева: Конечно.

Б.Ю.: В чем основание техники, которой мы пользуемся? Ос­нование заключается в том, что нельзя показывать, нельзя по­казать, как надо пройти. Потому что, если я покажу, как надо пройти, с точки зрения театра, процесса, которым мы с вами занимаемся, я подменю своей жизнью вашу, закрою перед вами. Если я вам в показе назову поведенческий ход, тогда я закрою перед вами возможность его открыть. Но вы можете перед собой сами закрыть поведенческий ход. Сашечка, по­нятно говорю, да? Вы его можете сами перед собой закрыть, если не доберётесь до смысла. Откуда возникнет импульс по­пробовать? А если вы не добрались до смысла и пробуете, вы обречены, что вы собственно откроете? Понимаете? Чего сме­ётесь? А?

- Организму удастся...

Б.Ю.: Здесь располагается техника этюда и какие-то её про­стые основания. Очень простые, но очень существенные ос­нования, которые негласно подразумевают специальный об­раз работы. Я сейчас говорю про то, что я называю действием. Если не будет найдено действие, вы не расположитесь в пробе и в этюде по отношению к тексту. Я не могу это покрыть «ми­ражом», просто не могу на самом деле. Я всё равно это буду возвращать в стадию действия. Всё равно буду возвращать в эту стадию. И пока работа не обретёт этой стадии, она не будет покрываться «миражом» и не сможет покрыться, кроме опре­делённого рода феноменальных вещей, которые я отдельно оговорю сейчас.

Возвращаюсь к Грамматику, в смысле, к Кормчему. Постепен­но прокручивая их внутри себя, я начинаю получать особого рода рефлексы души, систему рефлексов. Постепенно - это ещё не прохождение. У меня появляются Грамматик и Корм­чий. Они начинают у меня появляться, я начинаю их разраба­тывать внутри себя. Обида Кормчего очень сильно связана со стадией, которую мы называем «садиться на корабль». Отку­да я говорю «садиться на корабль»? Если я говорю «садиться на корабль», то это можно по-разному пройти. Если я гово­рю «садиться на корабль» от притчи, то тогда я говорю про смерть. А если я говорю «садиться на корабль», удерживая в секрете, тоже оттуда, но в секрете как стадии, тогда садиться на корабль - это первая стадия, но важнейшая стадия, он же куда-то плывёт. Понятно, куда он плывёт. Он плывёт в это пре­ображение, в объятия к Кормчему, смертельная опасность, то есть он плывёт в обновление. Если я хочу пользоваться Грам­матиком, он-то сам садится на корабль - я должен его брать из следующего хода. А следующий ход - это когда он учит всех вокруг, как жить надо. Тогда это и есть его следующий ход. То есть он дозрел наконец-то до того, что он стал носителем грамматической. Истинный Грамматик - это особого рода торжество полуденной жизни, когда сознание наполнено чув­ством знания истины всего на свете, и он торжествует. Я не хочу сатирически, потому что он-то - это я. Здесь сатира мне не позволена. Поэтому, конечно, возникает определение осо­бого рода стражданья меня, и имя этого стражданья «само­влюблённость», вот эта самовлюблённость. Как он говорит?

- И кормчего спросил сей муж самовлюбленный.

Б.Ю.: Да, самовлюблённый. Очень невероятное. Это особого рода стадия жизни, упоение собой. А если это упоение собой, как особого рода стадия, ты вступаешь на корабль, упоённый собой. Это упоение собой, вступление на корабль - какая-то очень ясная часть, ведь её же надо потом будет повернуть.

Часть-то эту надо взять, все-таки это целая часть. Надо со­образить, что это такое, надо как-то это всё не сатирически сообразить. Не сатирически, потому что эта фраза немножко сатирическая, а не хочется сатирически. Это «самовлюблён­ный» надо ещё пройти. И что он у него спросил?

Андрей: Читал ты синтаксис?

Б.Ю.: Тут же целый диалог возникает. А тот что ему говорит?

«Нет», - кормчий отвечал…

Б.Ю.: Нет. И тот, что говорит?

«Полжизни жил ты зря!»

Б.Ю.: Полжизни жил ты зря. Это надо тоже проходить, пра­вильно? Полжизни. Дальше, что он говорит?

Учёный муж сказал...

Б.Ю.: Учёный муж, да? Потрясающе. Если проходить, нельзя брать линеарно, потому что получится ты переместишься в сатиру тогда. Надо сразу брать из основного события, иначе не получится. Надо брать сразу из основного события, и тогда весь рассказ будет идти по этому основному событию. Иначе не получится. Надо это проработать, надо проработать саму эту стадию.

Значит ребятки, ещё раз пройду. Первое - могу пройти в ли­нейном движении. В линейном движении, то есть буду брать последовательно. Вначале я буду одно брать, буду мужем, ко­торый на корабль вступает, помня о своей жизни. Дальше я возьму этого мужа, как упоённого своей жизнью. Возьму его, как очень щедрого - он должен поделиться этой жизнью.

Я возьму его реплику, «читал ты синтаксис?» и «ты полжиз­ни потерял». Во всей готовности поделиться. Поделиться, сейчас прямо сесть и всё остальное время корабля потратить на обучение синтаксису. Благо книжка есть. Раздать, раздать это обретение, эту обретённость. Это я сейчас иду линеарно. В принципе так не получится, но я иду по пути «как не полу­чится». Я это проверил. Это первое.

Теперь возникает большой вопрос этой обиды Кормчего в этом движении. Ведь он не должен его обижать. Тогда возни­кает вопрос: а что это за обида Кормчего?

- Я, может, ошибусь, если Кормчий, а этот (неразб.). Вот Корм­чий и обижен. Жизнь-то зря проходит. Это, как бы, не сотво­ри себе кумира.

Б.Ю.: Нет. Что значит, не сотвори кумира?

- Да не о том Грамматик с Кормчим говорит.

Б.Ю.: А что?

Александр: Главное вступление на корабль. Если этот Грам­матик пришел к Кормчему на корабль, значит, это само собой символизирует некий факт прихода к учителю, и вместо того, чтобы принимать учителя, он начинает его учить.

Б.Ю.: Да нет, это у нас моральное - не учи ученого. Это нрав­ственно-моральное, это не туда. Нет. Сообразите, это всё не туда. Что такое обида Кормчего? Мой вопрос ко всем. Кто? Есть такое понятие «затмение Бога», но есть такое понятие «двойное затмение Бога». Очень существенное понятие. В начале - это двойное затмение Бога, потом одиночное затме­ние, и его имеет в виду Руми, не просто конкретно говорит о своем мистическом знании, он знает, что такое. В данном случае обида Кормчего - это двойное затмение Бога. Двойное, не одно, а двойное. Я про это могу сказать, но объяснить это нужно очень особым образом. Это нужно объяснить. Чего?

Андрей Островский: Что Кормчий обижен на то, что его учат там, где он не просил его учить.

Б.Ю.: Андрюшечка, мой дорогой, ты не просто не прав, ты находишься в другой цивилизации. Называется она «пионер­ский лагерь». Нельзя при помощи пионерского лагеря играть те темы, о которых я говорю - нельзя. Будет пионерский ла­герь и всё.

Андрей Островский: Что тогда?

Б.Ю.: Двойное затмение. Во-первых, что такое затмение?

- В мистическом смысле?

Б.Ю.: Вы думаете, в каком смысле мы говорим? Мы говорим в реальном смысле, в реальном. В смысле души, отношений, происходящих с Творцом.

- (неразб.)

Б.Ю.: Подождите. Вам надо соображать, думать.

- (неразб.)

Паша: Когда это знание Грамматика перекрывает всё своим упоением.

Б.Ю.: Нет, этого недостаточно, этого недостаточно. А почему происходит самовлюбленность, почему происходит знание Грамматика? При помощи…

- Есть-то Луна и Солнце, и когда они пересекаются.

Б.Ю.: Ну да.

- Знание Грамматика отуманивают...

Б.Ю.: Нет, надо идти…

- Это сердечные знания.

- Кормчий и Грамматик - они пересекаются…

Б.Ю.: «Если двое собрались во имя моё, я с ними сам Третий». Я обязательно с ними. Но если двое собрались во имя моё. А если они не во имя моё?

- А во имя Грамматики.

Б.Ю.: Ну да, это же затмение. Тогда во имя чего?

- Синтаксиса?

Б.Ю.: Во имя себя, самовлюблённый. Он в кого влюблён? В себя, он в себя влюблён. Он двойное затмение имеет. Сейчас я иначе скажу, потому что это пока холодное. Если я не знаю, что есть Господь, то есть, если его нет; атеист - это двойное зат­мение. А может быть затмение, когда я знаю, что он есть. По­нимаете, да? А всё равно затмение. Я естественно знаю, что он есть, а при этом у меня нет с ним контакта. Нет у меня с ним контакта, я заслонён. Что значит контакт? Это же требуется познать, речь-то идёт о Творце, об отношениях с Творцом, а не об отношениях человека с человеком. Он не пишет ничего другого. И в этом смысле обида - достойный вид - это две со­вершенно разные истории.

Еще раз возвращаюсь к этому моменту. Ты не читал там грам­матики, синтаксиса и полжизни прожил, как это пройти не­критически? Я иду некритически, мне надо некритически пройти. От какой логики? Как при этом ещё сказать: самовлю­бленный? Где эта правда двойного затмения, того, что ты мне читал? Грамматика, значит, ты не имеешь этой полжизни, син­таксиса. Он же ученый муж - синтаксис. Я хочу выйти из-под сатиры, из-под басни, понимаете, да? Можно остаться в пра­вилах анекдотов, сатиры, басни, но это никакого смысла для меня не имеет. Зачем мне там находиться? Я тогда перестаю понимать, это же заслоняет. Я же должен из какого-то общего типа знания оформлять. То есть я ничего не познаю, не узнаю и я занят очень ущербным делом в виде театра. Я оформляю какое-то расхожее знание, которое я вдобавок, если вдумать­ся, и не знаю. Не хочется в эту сторону ходить и заниматься таким театром, и такого рода искусством. Если я не хочу в эту сторону идти, заниматься такого рода искусством, тогда мне приходится этого человека заново уместить, как минимум в равном себе. Ещё до притчи или мистерии я должен его ус­лышать, да? Это какой-то закон, простой очень закон. Если он не будет соблюдаться, тогда я просто не окажусь на дра­матической территории. Понимаете, да? Это надо вспомнить тем, кто знает, а кто не знает - понять. Я просто не окажусь на драматической территории. А она есть основание нашего дела. При постановке, при работе над спектаклем, мы часто забываем эти фундаментальные основания, но мы их всегда подразумеваем, иначе быть не может.

Итак, Грамматик - это я, не кто-то. Не может быть кто-то. Если это кто-то, я не получаю ни этого диалога, ни этой пыли. Всё остальное потом. Но если я Грамматик, самовлюблённый? Если я Грамматик - ты не знаешь синтаксиса, ты потерял пол­жизни? Как это сказать? Чем это обеспечить? Надо же нарыть, обеспечить. В строгом соответствии с общими контурами движения, рассказа, которые мы сейчас разметили. Мы разме­тили эти контуры, мы их имеем. Поэтому я не ухожу в то, что такое синтаксис. Синтаксис - это знания, учение, он - учёный муж, это учение. Он овладел учением, он его знает, это уче­ние. А если ты не овладел учением - ты полжизни лишился, ты наполовину не жил. Вот расклад. Противоположная сто­рона - та, которая. В этот момент этими словами Кормчему нанесена невероятная обида. А как эта обида характеризуется, какими словами?

- «Тяжёлая».

Б.Ю.: Тяжёлая обида. А Кормчий - это же управляющий кораблем, как минимум. Тяжёлая обида наносится управляю­щему кораблем, то есть, тому, кто курс держит - тяжёлая оби­да. А он сохраняет достойный вид. Вот какая история. Достой­ный вид. Если, как мы говорили с Сашей, Кормчий не человек, тогда тяжёлая обида наносится собственной судьбе. Понятно? То есть Творцу. Ты же не можешь персонализировать Творца, тогда это будет сказка о Творце. Тогда надо говорить о соб­ственной судьбе, через это - о Творце. Понимаете, да? Ты же не можешь персонализировать Творца. Мусульманский автор точно не может, но и христианский - не должен. А тогда Корм­чий, это что? Это же ты. Понимаете, да? Тогда это надо услы­шать, растянуть на судьбу, иначе мы не имеем дело с мисте­рией. А на какую судьбу растянуть? На собственную. Тогда в собственной судьбе надо различить эти части, эту мистерию. Слышите, о чем я говорю? И тогда надо услышать, в какой мо­мент ты своим знанием наносишь тяжкую обиду своей судьбе. А дальше ещё надо сообразить, что такое «достойный вид»?

Это обязательно надо сообразить. Когда ты своей самовлю­блённостью, своим вдохновением, вдохновением знания, как какой-то пик, какой-то успех. Это должен быть успех, обя­зательно успех. Иначе неправильно, иначе это какая-то психохрень. Это успех, пик судьбы, карьеры, какой-то предель­ный момент. И что тебе говорят? Что в этот момент наносится какой-то страшный удар, какая-то реализация? Можно иначе сказать - реализация профессионала. Это можно различить. Но кому удар наносится? Твоей душе, то есть Творцу в тебе, да, в этот момент? Это и есть самовлюблённый, это реализо­вано. И это надо проходить в каком-то специальном пути. Это какая-то полнота, абсолютная полнота жизни, полнота жиз­ни, которая называется полжизни - полнота жизни. А напро­тив? А что значит «достойный вид»? А?

- Смирение.

Б.Ю.: А?

- Смирение.

Б.Ю.: Смирение? Нет. Какое смирение?! Нет, «достойный вид» - это не смирение. Господу не свойственно никакое сми­рение в твоей судьбе. Это надо понять. Как там сказано?

Обижен тяжело...

Б.Ю.: Тяжело обижен.

Был кормчий тот достойный...

Б.Ю.: Да, достойный, да.

Но только промолчал...

Б.Ю.: Только промолчал.

И вид имел спокойный...

Б.Ю.: Спокойный, спокойный вид. Он достойный - это по­нятно. Спокойный вид. Я собственно это и имел в виду... спо­койный. Что это такое «спокойный вид», притяжка к обиде? К чему это имеет отношение: к действию судьбы или к описанию персонажа?

- Первое.

Б.Ю.: К действию судьбы. То есть это имеет отношение к дей­ствию. Эти слова имеют отношение к действию. В тот момент, когда судьбе наносится эта рана. что является раной судь­бы? Успех. Успех - это рана судьбы. Понимаете, да? Успех - это рана судьбы. В чем рана? В уверенности. Да. Эта полнота успеха, потому что это и есть самовлюбленность. Ты же в этот момент вытеснил Кормчего, вытеснил Творца. В чем притча заключается? Помолился, пошёл работать, работаешь-работаешь, проживаешь жизнь, вернулся с успехом, кого надо за это благодарить? Творца за успех. А если тебе это вернулось несчастьем, кто виноват? Ты и виноват. Так учат нас мудрецы, да? Простая мудрость. А он что делает на этом возвращении, это и есть, естественно, корабль. Что он делает? Он себя благодарит, он - синтаксис. Синтаксис, получается так? Как я это рассказываю? Сейчас я уже рассказываю с моралью, но предлагаю лишиться рассказа с моралью. Но сам механизм-то остается. Сейчас, дальше.

Итак, спокойный вид. Что значит «спокойный вид»?

- Всё продолжается.

Б.Ю.: Это к действию. Корабль плывёт, всё хорошо. Ты не за­мечаешь, ты не видишь. Понимаешь, да?

Андрей: Ничто не нарушено.

Б.Ю.: Наоборот. В момент, когда наносится обида, так устро­ено, дует легкий ветерок и корабль плывёт глубоко, всё от­лично работает, и вокруг цветёт осока. Всё-всё плывёт, это особый вид покоя.

- Затишье перед бурей?

Б.Ю.: Да, покой, торжество и наступающий покой. Опять, пройдите по душе - торжество, покой. Это какое-то начало, в торжестве, в покое.

- Счастье…

Б.Ю.: В покое, да. Этот покой сложите с Кормчим. И тогда пройдёте этот покой. Ему нанесена глубокая обида, но он не подал вида. Покой. Это третья часть. Теперь дальше, что мы имеем? Что дальше происходит?

Тут ветер налетел, как горы, волны взрыл,

И кормчий бедного грамматика спросил:

«Учился плавать ты?» - Тот в трепете великом

Сказал: «Нет, о мудрец совета, добрый ликом!»

Б.Ю.: Кормчий спросил. Он начинает этот покой получать. В этот покой налетает ветер. Теперь что это? Это такой покой. Я иду сейчас линеарно, вы понимаете? Я иду линейно, линейно. Какой покой? Это покой, в котором уже есть ветер или это чистый покой, в котором нет ещё ветра?

Паша: Да есть, затишье перед бурей.

- Есть.

Антон: Чистый покой.

Б.Ю.: Это затишье бури или это чистый покой?

Антон: Чистый покой.