Спектакль "Русалка" - одно из преломлений садового мифа в драматургии Пушкина. Это миф о возрождении души, миф, овеществленный в обряде, текстом которого становится текст пьесы Пушкина "Русалка".

Обряд, творимый компанией речных существ, образует ветер - "неведомую силу", сквозящую через все действие, влекущую, сводящую с ума, выводящую за грань человеческой реальности в реальность русалок, ворона, речного дна. На пути у ветра речные существа создают здание обряда: мельницу, княжеский терем, свадьбу, народные суеверия и нечистую силу. Выстраивают и сдувают, сносят ветром, обнаруживая дыхание садового пространства. Так я в работе над спектаклем обнаруживаю в себе садовое существо - Аню; и зову, маню всех: "Пойдемте к реке. Там сейчас хорошо!".

Спектакль на пути создания обряда,  своего, садового, не повторяющего или имитирующего уже существовавшие, оказался неожиданным и строптивым. Он упрямо отторгает готовые формы, находя свои непредугадываемые проявления. Ему еще предстоит открыть свои точки соприкосновения с древними мистериями, создать свои формы в пространстве. Иногда я просто чувствую, как работа убегает вперед  меня  в своем воплощении, и я бегу вслед за ней, борясь с собственной инерцией. Основной момент развития спектакля - переход  драматической игры из качества драматической игры по разбору в новое обрядовое качество (не игровой театр, а обряд); и тогда текст Пушкина поется более, чем говорится. Это не форма, насажденная извне, а качество, рожденное изнутри. Я чувствую в пении новое качество существования, проживания личности. Поющий человек часто неосознанно соотносится с чем-то глубинным, истинным, божественным внутри себя. Но не в форме вокала, пения, а в стремлении души: петь!

Как, сохраняя присущие драматической игре атрибуты: смысловую структуру, перспективу, разбор, - еще обрести это стремление души?

И тогда русские обрядовые песни, руны, мантры станут не слепками старых мифов, а мостками к их истокам.