Борис, не так часто к нам приезжают гости из Москвы. Расскажите о себе.

Живу в Москве, занимаюсь театральной режиссурой. Кроме этого, преподаю в ГИТИСе – яв­ляюсь художественным руково­дителем актерско-режиссерского курса. Еще одно мое занятие – руководство художественно-театральной компанией, которая на­зывается «Мастерская индивиду­альной режиссуры». Это частная компания. В ней я присутствую в двух лицах – художественного руководителя и режиссера. С этой компанией на протяжении последних десяти лет производил свои основные работы. Должен сказать, что наша компания – не просто частный театр. Это в пер­вую очередь исследовательская группа, своеобразная театральная лаборатория.

Но ваша компания ведь не просто творческая лаборато­рия. Насколько я понял, вас при­глашают ставить спектакли.

Да, приглашения поступают часто. И не только из России, но и из-за рубежа.

В Вильнюс вас пригласил Тарасов?

Да, я получил приглашение от него.

Вы с Тарасовым были зна­комы и раньше?

Нет, мы не знали друг друга лично и встретились только здесь, в Вильнюсе. Не знаю, по­чему Володя выбрал именно ме­ня, но я, естественно, ему благо­дарен. Это было очень красивое предложение – поставить спек­такль, с которого начнется вто­рое или третье рождение этого театра и который откроет теат­ральный сезон.

Почему вы остановили свой выбор на «Недоросле»?

Учитывая особенность мо­мента, мы с Тарасовым долго ду­мали, обсуждали, каким должен быть спектакль открытия сезо­на. Этот проект действительно очень важен для театра сейчас. Вот я и предложил «Недоросля». Думаю, в особом ключе поста­вить этот спектакль. С одной сто­роны, это будет сделано как миф, а с другой – как реконструкция того способа существования, каким он был в прошлом веке.

Чем вас все-таки привлек именно «Недоросль»?

Меня всегда интересовали прекрасные великие русские тексты. Прежде всего – Чехов, Пушкин, Островский. Фонви­зин, безусловно, из этого же ря­да. На мой взгляд, этот текст еще до конца не открыт и не прочи­тан. В наше время он актуален не только содержанием разлетевшихся по миру крылатых выражений и своим живым, сей­час уже ушедшим русским язы­ком, но и множеством тайн, ко­торые в нем запрятаны и кото­рые мы в меру наших сил и воз­можностей открываем в процес­се репетиций.

Почему над спектаклем ра­ботают два состава? Это бу­дут два разных спектакля?

Нет, спектакль один. Это бу­дут две вариации одной темы. Каждый актер создает свою соб­ственную, авторскую, роль, ко­торая не повторяется актером из другого состава. То есть это не будет обычной для театра заме­ной.

Получается, что зрителям необходимо будет посмотреть один спектакль дважды.

В таком случае зрители уви­дят два достойных исполнения од­ного и того же произведения. Это – как две вариации в музыке.

Литовский театр пользу­ется в мире большим автори­тетом...

Бесспорно. У меня нет чув­ства, что я оказался в провин­ции. Здесь очень зрелая теат­ральная культура, и я уверен, что существует и очень искушенный театральный зритель.

Хотел бы узнать ваше мнение по поводу литовского кинематографа. Ведь легендар­ный фильм Жалакявичюса «Никто не хотел умирать» был достаточно эпохальным. К то­му же, он открыл миру целую плеяду замечательных литов­ских актеров...

Согласен с вами, но все же это был советский кинематог­раф. Он ушел в небытие, его уже более десяти лет не существует. Другого кино, равного тому уровню, пока не появилось. В от­личие от театра. Я не знаю ситу­ацию в Литве, но в Москве ки­но сгнило окончательно на сегод­няшний момент.

[...]

В мире снимается немало прекрасных фильмов. Кино, в отличие от театра, искусство космополитическое. Кинема­тограф по очень многим при­чинам – по своему мышлению, по технологиям, по тому, как построен продюсерский расчет фильма, живет сегодня на тер­ритории всего мира. Кино не может быть сегодня националь­ным. В этом его парадокс. Кста­ти, в отличие от театра, кото­рый не может не быть наци­ональным. Потому что так устроена природа существа те­атральной игры. Игра не может не состоять из свойств тех лю­дей, которые играют в театре. Природа кинематографа, – это отнюдь не игра.     

Я очень люблю кино, но то, что сейчас происходит в российском постперестроечном кино, – это социальное и художествен­ное поражение.

Хорошо, пойдем с другой стороны. Какие режиссеры ми­рового кино вам нравятся?

Я люблю Спилберга. Я люб­лю мастерски сделанные голли­вудские фильмы с высочайшей культурой трюка. И я люблю Ренуара с его «Правилами иг­ры». Мне нравится Лукас. «Звездные войны» – это прекрасная киносказка, выдающееся произведение.