В разделе "Архивирование будущего" появился рассказ-воспоминание, которым Борис Юхананов поделился в 2017 году на презентации книги «Театр и его дневники. Фрагменты жизни, речи и тексты». Об особой технике фиксации действительности, о студенческих годах в Воронеже, о возвращении в Москву и об уходе из андеграунда. Публикуем здесь его фрагмент.

Брежневский декаданс и полосатые штаны

Какой-то такой опыт четырехкратного существования в мире я впервые попробовал, если я сейчас не ошибусь во времени, — в 1977 году. И надо признаться, что это случилось со мной в образе озарения жизни, в то время я жил в городе Воронеже, учился в театральном институте. Я, москвич, приехал в Воронеж просто потому, что меня не приняли в театральный институт [в Москве] ввиду моей внешности. Мне хотелось вначале поступить на актерский факультет, но мне говорили, что я ролей не найду. В то время все это было существенно, и я это, кстати, понимал и с пониманием относился к людям, которые меня не принимали в театральные институты. Думаю, они имели хорошую интуицию. Правильно, что они меня туда не принимали. В результате я, как это свойственно юности, из многофигурных и многоголосых компаний. Это же был все-таки брежневский декаданс, люди умели веселиться и дружить…

Вспоминаю, как я приходил на экзамен. Мне из Израиля двоюродная бабушка или ее брат прислали почему-то черное пальто с красной атласной подкладкой и штаны в красно-белую полоску. И вот чудо судьбы — эти полосатые штаны мне подошли. Я в этих штанах, можете себе представить, ходил поступать в Щукинское училище, во МХАТ. А еще вокруг меня было много людей, с которыми я общался лет с пятнадцати-шестнадцати в домах творчества, вроде «Рузы» или «Союза театральных деятелей». Там люди как бы все друг друга любили (в разных свойствах это проявлялось), выпивали и, в принципе, больше ничем не занимались, болтали. Большинство были дети поэтов, композиторов, художников, и мне казалось, что, наверное, это и есть искусство. Ради этого, собственно, и жили их родители — чтобы дети жили в каком-то таком «брежневском раю».

Конечно, отдельно от всех этих развлечений я занимался математикой, учился в специальной математической школе, которая называлась 2-я спецшкола за универмагом «Москва». А другой частью моей жизни, которую я от всех скрывал, был театр. Я занимался в разных кружках под руководством замечательных людей. Помню Геннадия Михайловича Яловича, очень талантливого человека. Самым удивительным было то, что его студия располагалась в здании КГБ. Нельзя сказать, что комитет работал, нет, просто в то время многие люди из КГБ любили театр. Сейчас мы как-то не замечаем их любовь, она стала травматической, но в те времена она выражалась, например, в том, что они давали приют в своем здании — у них был большой сталинский зал. Я приходил туда в студию Яловича, пока не понял, что он, выдавая себя за исследователя драматического театра, занимался созданием брежневской эстрады. У него был, например, спектакль про жизнь засекреченного физика. Помню две строчки оттуда: «В эпоху войн, в эпоху кризисов, когда действительность сложна, у засекреченного физика жена быть бдительной должна».

Одним из моих преподавателей была Татьяна Федоровна Рябчук, у которой я занимался художественным словом. Она прямая ученица Станиславского, из его последней студии, а муж ее был генералом армии, она жила в прекрасной огромной квартире. Мы читали стихи, и Татьяна Федоровна объясняла, как это надо делать по Станиславскому. Еще была парочка студий, в которых я занимался в 7-8 классах школы.

В свое время были хиппи, с которыми мы периодически собирались на улице Горького и на Арбате, ходили по улице туда-сюда, об этом я люблю рассказывать. В этой компании был такой человек — Будицкий, который написал совершенно незабвенные стихи: «Со Стрита — на Квадрат, из Квадрата — на Стрит, вам это что-нибудь говорит?» Квадратом называлось место, где памятник Долгорукову стоит напротив Моссовета, а в глубине стоял Институт марксизма-ленинизма, перед которым сидел Ленин в странной позе. И почему-то московские хиппи полюбили это место, стали там собираться и всегда ждали, когда на них будет облава, что снабжало это движение адреналином, они куда-то бежали, где-то оказывались, тусовались на ночных сейшенах.

Такой была эта среда, состоящая из разных срезов, и во всех из них, будучи пятнадцатилетним подростком, я принимал невероятно активное участие, получая вдохновение жизни. Не знаю, существует ли такая разработка молодой жизни, как это было в 1970-е годы благодаря стагнации. Стагнация позволяет подростку окунуться во множество разных, часто несоизмеримых и несоединимых друг с другом, слоев, что можно обозначить как «коктейль жизни». Словно если представить себе класс театра, в котором много световых линий и планов.

Читать полностью

Подробнее о книге Наталии Шевченко и Бориса Юхананова "Театр и его дневники" читайте в рецензии Кристины Матвиенко.