Леда Тимофеева посмотрела киноконцерт "Кафка в Афинах" и поделилась размышлениями — не только о новом проекте Бориса Юхананова и МИР-7, но и о разных этапах режиссерского пути, о прошлых проектах, о взаимоотношениях кино и театра, и о бытовании текстов Франца Кафки в современности.

А сегодня, 28 апреля, в Электротеатре будут показаны киноработы участников МИР-7 в рамках проекта "Кафка в Афинах".
Подробности и билеты

Леда Тимофеева:

Оказывается, сто лет прошло со дня публикации романа Кафки "Процесс". Это в конце апреля. А в середине — в Электротеатре была премьера камерного проекта МИР-7, к рождению которого я была немного причастна. А в январе у театра был десятилетний юбилей. Но это к слову о мирах, которые там создаются. Иногда простые, иногда сложные, готовые к той радости поглощения, с какой проглатывается любимое кино. 

Вот уже 10 лет Юхананов ставит в Электротеатре масштабные театральные сериалы, в создании которых всегда занято максимальное количество сотрудников. Он открыл театр дионисийской мистерией Терзопулоса с реконструкцией пластического языка танцев и песен, когда-то исполнявшихся в служении божеству. Он вытащил из нафталина «Синюю птицу» и проявил сообществу драгоценную труппу когда-то полуподвального театра в центре Москвы. Он подарил широкий путь на театральную сцену современным композиторам через постановку романа-оперы «Сверлийцы». Он вытесал актерскую мистерию «Пиноккио» из деревянной болванки на пару лет раньше, чем голливудские режиссеры дель Торо и Земекис сняли свои моралите. Он баловался с генерациями ИИ в «Нонсенсориках Дримса» и в «МИР РИМе», когда они еще не были частью реальности. Он из какого-то неосуществимого будущего находил театру моду и тренды, поэтому его зритель молод.

С МИРом-7 Юхананов поставил четырехсерийный спектакль — киноконцерт «Кафка в Афинах» — ясный и простой в форме, где привычный для Электротеатра сценографический контекст в духе крупнобюджетного киноблокбастера приструнен классической театральной условностью. Когда-то в его ЛабораТОРИИ «Голем» декорацией становился текст, а здесь вся сценография распределилась в звуке. Хоровые картины композитора Ольги Бочихиной и хормейстера Анны Мхитарян, австрийские фантазии Федора Софронова, музыкальных руководителей проекта, вместе с учебными работами режиссеров МИР-7 иллюстрированы цитатами из кинематографической классики. И поразительно, что в этой условности, кино подчас проигрывает театру, или наоборот. Например, великий манипулятор Спилберг проигрывает театральному хору, а «Дюна» великого перфекциониста Вильнёва под обновленный саундтрек молодого композитора  открывается как античная трагедия, где вместе с поверженным героем гибнет и целая цивилизация.

Этот спектакль читается как однотомное собрание сочинений Кафки — это огромная книга с голливудскими картинками как лабиринт текстов и звуков, которые насмотренный зритель гаптически стремительно поглотит. Ненасмотренный скажет в антракте, что это не кафкианский стиль, чем, собственно, себя и выдаст, потому что «кафкианский стиль», возможно, и существует в литературе, но есть ли он где-либо в образах искусства, которые можно постичь глазами? Этот спектакль открывает Кафку в звуке: людского гвалта, отчаянных криков, звенящей пустоты, раздражающих сигналов и гудков, треска печатающих клавиш, шелеста бумаги, безучастного молчания,  навязываемой интонации безразличного соучастия. Женщина-мужчина-человек скитается по этому лабиринту в бесконечном процессе превращения, метаморфозы, припадая к этим звукам как в игре в прятки, преследуя звон колокольчика. 

В спектакле много цитат из разных авторов, но его тема простирается от античных Афин до репетитивной извечности Кафки. Между музыкальными сценами — драматические эпизоды, иногда они сливаются в единое многоголосие. Здесь есть игра с природой античного театра, где сначала был только один актер и хор. Актер — герой, избранный богами для демонстрации сакрального порядка, ибо все происходящие с ним перипетии — результат его нарушения. Хор играл все остальные роли, озвучивая мироздание и волю богов. Так и здесь он проявляет скрытые кафкианские подтексты. Кафка уже столетие как считается абсурдистским автором, открывшим обезличенную бездушность кошмарного внешнего мира, клаустрофобическую бессмысленность так называемой системы, «социальной и государственной машины». Видимо, это и считается «кафкианским стилем». Но, как минимум, "Процесс" был написан под влиянием Книги Иова. А что если прокуристы, адвокаты, служители Замка охраняют не нормы и предписания? А Закон — это не бесконечный сборник обессмысленных канцеляризмов? Что если Кафка писал про Высший суд, и Высший закон, про сложный путь человека, как античного героя, избранного богами для назидания? Этот герой многолик и неопределен как многозначный Йозеф К. или Землемер, или как голливудские легенды в наших любимых ипостасях.

В финале, на выходе из лабиринта звуков и смыслов, свалившаяся в кроличью нору Алиса Тима Бёртона неожиданно рифмуется с преодолевающим все ловушки Индианой Джонсом Спилберга, который выбирается из другой норы. А в это время хор прокуристов оборачивается хором ангелов, хлопающих крыльями, то ли смеющихся, то ли плачущих, голосами своими устремляющихся в лимб. Не в ад, и не в чистилище, а туда, где обитают не попавшие в рай души женщин-мужчин-людей-героев, избранных богами. 

Борис Юхананов собрал в этом проекте много голосов: молодые режиссеры, актеры, исполнители, композиторы, музыканты — звучат в тексте спектакля как единый хор, пропевающий извечный его лейтмотив, так или иначе проговариваемый в каждом спектакле со времен легендарного «Сада». Преодоление смерти. Его избранный богами герой не уничтожим. Как, надеюсь, и он сам.

Источник