Российский центр Международного института театра издал книгу Ольги Фукс "Другой театр". Это первый в своем роде сборник уникального материала о социально-художественных проектах в России за последние 10 лет. За эти годы театральный журналист Ольга Фукс изучила бесценный опыт театров и их создателей, посвятивших себя людям с ограниченными физическими возможностями и ментальными особенностями, онкобольным и слепоглухим, а также наркозависимым людям, тюремным узникам, гражданам без определенного места жительства и воспитанникам детских домов. Книга построена на наблюдениях публициста и интервью с первопроходцами социального театра в России. Публикуем главу, посвященную проекту Бориса Юхананова "Дауны комментируют мир".
ГЛАВА 1
ДЛЯ ВЫЧИЩЕНИЯ ПРОСТРАНСТВА
Люди с синдромом Дауна на театральной сцене: театральные опыты Бориса Юхананова (середина 1990-х) и Театр Простодушных под руководством Игоря Неупокоева (с 2000-го и по настоящее время).
САДОВЫЕ СУЩЕСТВА
Российским первопроходцем в театральной работе, куда были вовлечены люди с синдромом Дауна, стал Борис Юхананов. Выпускник легендарной мастерской Анатолия Эфроса и Анатолия Васильева, потомок раввинов, в настоящем — автор радикально-бархатной революции Электротеатра Станиславский (ни один актёр не был уволен, но пространство, суть и смысл этого театра изменились до неузнаваемости), а в недавнем прошлом — затворник и театральный мыслитель, создатель «Мастерской индивидуальной режиссуры», «ЛабораТОРИИ» (театральных опытов по осмыслению Торы), мегапроекта «Сад» с его бесконечными регенерациями (саморазвивающаяся во времени, а именно с 1990 по 2001 год, — театральная постановка «Вишнёвого сада», который, по Юхананову, является пространством счастья).
В начале 1990-х, когда постсоветский человек, смеясь, ёрничая, иронизируя, расставался со своим прошлым, Борис Юхананов стал исповедовать театр как способ жизни, как бесконечный процесс самопознания и постижения реальности и как место пересечения всех искусств. В таком мегатеатре евозможен зафиксированный спектакль с собственной партитурой и продолжительностью — спектакль-«продукт». Оттуда пошли поражающие сегодня многих его диковинные постановки (как, например, «Золотой осёл», жанр которого не определит ни один искусствовед), определяемые им как «разомкнутое пространство работы», с «модулями» и комментариями к ним самого Юхананова, похожими и на шаманство, и на откровения.
Свой «Сад» он возделывал со всеми, кто хотел. Однажды туда забрели Другие (именно этим словом с большой буквы называет их сам Борис Юхананов) — люди с синдромом Дауна.
«Моя первая встреча случилась с ними в галерее «Оранжерея» (один из наших «садовых» проектов). Мы тогда обитали в подвале одного небезызвестного москвичам дома, где жил академик Сахаров, — с самой высокой аркой в Европе. По легенде в подвале этого дома КГБ пытал несогласных. В любом случае подвал выглядел ужасно. Тогда им владел очень предприимчивый человек — он надумал вывозить мусор и, разумеется, стал сказочно богатеть (уж чегочего, а мусора в Москве навалом). Я договорился с этим человеком, и мы практически безвозмездно въехали в этот подвал, чтобы осуществить нашу затею — вычищать пространство при помощи Сада. И развернули там свои «садовые» объекты — переводы Пети Трофимова или инсталляцию, где утонувший Гриша все время возвращался к матери, — была такая «ползучая» выставка.
Постепенно мы вычистили этот подвал, то есть очистили его атмосферу — наполнили его вернисажами, спектаклями, в которые вплеталась творящаяся на наших глазах история Отечества, особенно августовские дни 1991 года. С марта по август 1991-го я буквально жил в нём.
Однажды туда вошла моя хорошая знакомая Лена Никитцева — доктор психологических наук, человек невероятной красоты, духовной и душевной. Настоящая христианка, она потеряла двоих детей, но нашла в себе силы восстановить любовь к этому миру. И взяла на воспитание особую девочку, совершив настоящий душевный подвиг. С этой девочкой она и вошла ко мне (а мне показалось — вошла звезда). Я был потрясён светом, который от неё исходил. Так я познакомился с Леночкой, моей предстательницей, она участвовала потом в пятой регенерации «Сада».
Лена Никитцева мне тогда сказала, что было бы прекрасно обратить мои технологии на особых детей. Я пришёл в школу, где они учились, и меня обступили со всех сторон — и гладили, гладили. Это было такое море любви, что я понял — уже не могу просто так оттуда уйти, с ними надо что-то делать. Так мы отправились в общение, из которого постепенно стал рождаться проект. Я захотел ими стать. Не их сделать собою, приблизить к «норме», а самому стать, как они, настолько они меня поразили. Сначала я просто придумал игру — поход за золотыми птицами. Мы становились в круг, брались за руки и начинали фантазировать: золотая птица летит по небу, и мы вслед за ней оказываемся на необитаемом острове. И они начинали с невероятной скоростью и фантазией рассказывать, что с ними произошло на этом острове. Я учился у них фантазировать, следуя за их миражами. Это была невероятно увлекательная, но энергетически очень непростая художественная работа. Особенно если учесть, что они живут в симбиозе со своими родителями (и неизвестно ещё, кто от кого больше зависит). Дай бог, чтобы родители не «сцедили» их в спецдома и не отказались при рождении — всё-таки наш социум ещё далёк от подлинного милосердия».
Новые «актёры» Бориса Юхананова идеально подошли на роль «садовых существ — ангелов и мужиков Сада как неуничтожимого пространства счастья». В процессе работы Борис Юхананов стал записывать комментарии своих подопечных о мире — музыке, философии, телевидении, политике, игре. Из этих записей получилось (пока?) два фильма — короткометражный «Не управляемый ни для кого» и полнометражный «Да!.. Дауны, или Поход за золотыми птицами». В первом фильме Юхананов повёл своих особых коллег на выставку европейской живописи и скульптуры на сюжеты из Евангелия, которая проходила в Пушкинском музее. И предложил им рассказать об Иисусе Христе. Преодолевая заикание, продираясь сквозь заросли слов, эти люди говорят порой поразительные по своей ясности и поэтичности вещи, возможно, возвращая им утраченную чувственность: «А палец он поднёс ко рту, чтобы слаще было ему думать, — говорит Лёша Крыкин, глядя на изображение младенца Христа. — Он палец взял для того, чтобы вникнуть в сердце его матери, и принять всё, что она к нему чувствует — всё тепло и добро в материнском ласковом сердце. А матери хочется только одного — чтобы сын её поскорее вырос и стал не управляемым ни для кого…» На съемках «Да!.. Даунов» Юхананов просто спровоцировал разговор о телевидении с одним из своих подопечных. К одному рядком подсели ещё трое, а мелкая тема телевидения быстро была сметена с повестки дня гораздо более важными для них темами любви, дружбы, предательства, жертвы. Присев перед ними на корточки с портативным микрофоном в руке, режиссёр сыграл сложную роль — модератора, искусителя, психотерапевта, искусного манипулятора их исповеди, ссоры и примирения. Тени, которая оттеняет свет. Но, как бы там ни было, ясно, что так этим взрослым детям говорить ещё не приходилось. Возможно, на наших глазах впервые оформлялись в слова их невысказанные сомнения (как можно дружить с Сашей, если я уже дружу с Димой), обиды (отец предал меня и ушёл, как будто я не его сын), любови (любовь — это такое чувство, ради которого я готов расстаться с голосом на всю жизнь). Возможно, с ними впервые кто-то говорил всерьёз об их чувствах…
«Шло время, и я стал чувствовать, как какая-то сила, а скорее инерция, начинает нагружать меня дополнительными «ангажементами». Однажды мы с Леной Никитцевой и моей тётей врачом поехали в Мадрид на огромный конгресс, посвящённый работе с людьми с ограниченными возможностями. Я чувствовал в этом свой долг, но происходящее не особо мне нравилось. Я видел людей с синдромом Дауна, которые поступали в институты. Или танцевали балет, старательно подражая правильным движениям. Меня это ужаснуло. Я ведь ничего не знал о такой работе с подобными людьми и работал интуитивно. А в результате оказался совсем в другой стороне. Я изначально находился с ними в равном диалоге. Наверное, в процессе мы добились каких-то косвенных медицинских улучшений — они стали лучше говорить или двигаться. Но у меня не было «фиксатора» этих улучшений. Я вовсе не стремился превращать их в нормальных людей, мне кажется, это ошибка. Для меня люди с Даун-синдромом и так идеальные. Мне гораздо ближе отношение к ним буддийских монахов — те сажали их в храмах и объясняли это тем, что солнечные люди вычищают пространство. Они сокровенные, они спасают нас. Мне кажется, я различал их праречь, их способ говорения, их риторические фигуры, в которых прячутся удивительные глубинные смыслы. Они наделены способностями, которые редко встретишь.
Помню, мы ехали в метро с Леной и Леночкой, моей предстательницей. И вдруг на эскалаторе она начала басом отчитывать какого-то кота Ваську за то, что он ругается. Надо сказать, она практически не разговаривала, но «кот Васька» её спровоцировал. Оказалось, котом Васькой был… Анатолий Васильев, который как раз в этот момент в Веймаре репетировал оперу и страшно ругался на артистов. Она это почувствовала и захотела на расстоянии «отшлёпать» «кота Ваську», чтобы он вёл себя хорошо. У этих людей другое зрение — прямое. Видимо, её воспитание подействовало, потому что оперу Васильев поставил. Я же был у неё котёночком…
Тогда же меня познакомили с одним канадцем, который создавал по всему миру ковчеги, где здоровые люди живут вместе с сумасшедшими коммуной. Никаких психбольниц, вместе едят, общаются, горшки выносят… Всё это очень непросто, и многие больше года не выдерживают. Но в этих ковчегах для меня проступал образ будущего. И образ искусства, которое для него нужно. Я выдержал четыре года. Я чувствовал, что меня идеологически разворачивает совсем в другую экспозицию, к которой я не был готов, — быть учителем жизни. Помню в той поездке, как мы с Леной шли по бульварам, и я страшно кричал. И в своём крике расставался с этим проектом и этими людьми».
НЕУПОКОЕВ И ПРОСТОДУШНЫЕ
«Я не могу тебя прокормить. Я сам с трудом зарабатываю свой хлеб». Каждое слово даётся актёру непросто, ценой серьёзных усилий. В его исполнении слова отца капитана Копейкина приобретают совсем иной вес — их говорит человек, для которого перспектива оказаться на грани выживания более чем реальна. Путь к совершенству бесконечен в принципе, но для актёров с синдромом Дауна из Театра Простодушных стартовые возможности оказались намного занижены. Плата за «компенсацию» оказывается огромной, но, наблюдая за ней, не можешь отделаться от мысли, как зачастую обесценены и как дёшевы действия так называемых нормальных людей.
Актёр театра и кино, выпускник Школы-студии МХАТ и ВГИКа Игорь Неупокоев отдыхал однажды в санатории «Ока». Соседями оказались несколько семей с детьми с синдромом Дауна, чьи родители попросили Неупокоева поставить с ними какой-нибудь спектакль — и он поставил «Дюймовочку». Заглавную роль сыграла Лена Чумакова, темпераментная и искренняя, сама похожая на Дюймовочку. Спектакль прошёл, а заноза в душе режиссёра осталась: ведь те, кто вступает на путь инклюзивного театра, зачастую покупают себе билет в один конец. Осталась и постепенно оформилась в идею создать театр, где играют актёры с синдромом Дауна. Совершенно не разбираясь в медицинской проблематике таких людей, Неупокоев создал действительно уникальный коллектив — в отличие от всех других инклюзивных театров, где люди с синдромом Дауна растворяются среди здоровых, его коллектив оказался абсолютно цельным.
«Повести о Капитане Копейкине», которая предстала перед зрителем сначала в виде фильма Романа Мархолиа, показанного по каналу «Культура» в 2001 году, началась история Театра Простодушных — единственного в России театра, где играют «вечные дети», люди с синдромом Дауна. Название — «Театр Простодушных» — появилось после одной из первых публикаций, где для этого явления нашлась такая точная формулировка.
После репетиций и съёмок невозможно было просто разойтись по своим квартирам-резервациям и зажить прежней жизнью изгоев — отношение нашего общества к особым людям по-прежнему оставляет желать лучшего. Через несколько месяцев «Простодушные» сыграли свой первый спектакль и постепенно сломали эту установку общества. Растёт число их поклонников и коллекция их наград (трижды лауреаты всероссийского фестиваля «Протеатр», лауреаты версальского европейского фестиваля «Орфей» (они гримировались, выступали и получили шквал аплодисментов в театре, где играл Мольер), стали обладателями премии «Акции по поддержке российских театральных инициатив», «Хрустальной Турандот»). А главное — родители особых детей перестают скрывать их и начинают смотреть в их будущее с надеждой. Искусствоведы ищут и находят теоретическую базу для их метода, звучат термины «неоархаизм», «постфольклоризм», «лубок», «спасительный примитивизм», вспоминаются фрески этрусков и русские скоморохи и блаженные. Игру «простодушных» и их абсолютную веру в то, что в данный момент они — это их персонажи, противопоставляют профессиональной игре обученных актёров. Но не суть важно, в какую ячейку театральной иерархии поместить этот необычный театр. Ведь глядя, как его актёры пробиваются от немоты к радости обретённого слова, от хаоса к гармонии, как сильно развита у них взаимовыручка (забывшему слово или жест актёру подсказывают всем миром), понимаешь: нам стоит многому у них поучиться. Недаром Игорь Неупокоев променял судьбу вполне благополучного артиста на судьбу руководителя бездомного театра, который существует на деньги родителей и редких благотворителей и вынужден оплачивать аренду помещений, но не зарплаты своим актёрам. И ни разу не пожалел об этом, как ни разу не открыл ни одной медицинской книги о диагнозе своих коллег — они для него в первую очередь коллеги. А технические трудности с запоминанием текста с лихвой восполняются искренностью и полным растворением в предлагаемых обстоятельствах. То есть полным отсутствием фальши.
Впрочем, театральной игрой их таланты не ограничиваются. Сергей Макаров снялся в фильмах «Старухи» Геннадия Сидорова и «Жила-была одна баба» Андрея Смирнова, получил главный приз «Кинотавра», золотую медаль Ханжонковского мемориального кинофестиваля, да и вообще оказался в списке одиннадцати самых знаменитых людей с ограниченными возможностями, добившихся значительных успехов, в компании с Уолтом Диснеем и Антонио Грамши. Дмитрий Поляков играет на фортепиано, контрабасе и флейте и выступает в концертах Ассоциации «Даун Синдром». Мария Нефёдова снималась в телесериале «Закон и порядок» и фильме «Дитя», играет на флейте, учит английский, увлекается конным спортом и танцами. Елена Чумакова участвовала в записи радиосериала «Дом 7, подъезд 4». Антон Дебелов разводит цветы, а двигается так, что все считают его выпускником театрального ВУЗа. Дмитрий Сенин играет в шахматы, интересуется историей Древнего Рима и Египта и, как многие его коллеги, снимается в кино. Снялся в кино и Виктор Бодунов — заядлый футболист и стрингер труппы (знает наизусть все роли и может заменить любого исполнителя). Антон Хохлов занимается церковной службой, увлекается керамикой, батиком и играет на аккордеоне. Владислав Саноцкий играет на фортепиано и флейте, занимается конным спортом, а по плаванию завоевал уже несколько золотых медалей на европейских первенствах. Вера Колоскова катается на лыжах и роликах, увлекается рисованием и оригами. Ольга Гусарова вышивает, танцует, рисует, поёт, а также работает с детьми как помощник педагога. Никита Паничев работает столяром-краснодеревщиком и прекрасно играет на фортепиано. Светлана Асанова выиграла региональный конкурс самодеятельного искусства с турецким танцем. С недавних пор Светлана и Никита играют в спектаклях инклюзивного театра «Со-единение», так что про них вы прочитаете и в другой главе. Но многие эти таланты раскрылись и усилились благодаря работе в Театре Простодушных.
А Лена-Дюймовочка стала звездой этого театра. И, к несчастью, олицетворением вполне типичной для человека с таким диагнозом судьбы в обществе, где соблюдение прав инвалидов — явление почти уникальное. У Лены умерла мама — не просто самый близкий человек, но для таких, как Лена, главная связь с миром. Зато объявилась крёстная мать, которая раньше особо не интересовалась своей крестницей. На репетицию она привела Лену только раз и объявила, что больше Лена ходить в театр не будет: здоровье, мол, слабое, дам ей карандашики — пусть рисует. Хотя общение для людей с синдромом Дауна жизненно необходимо. «Мои простодушные не будут спорить о своей судьбе и доказывать свою правоту, — говорит Неупокоев. — А я спорил. Умолял эту крёстную хотя бы раз в месяц привозить Лену на спектакли. Но она оформила над Леной опекунство, забрала её в семью, увезла куда-то за город. А в квартире Лены поселился сын крёстной. Зная ситуацию, мои знакомые привели журналистку: она не только написала статью «Клетка для жар-птицы», она еще пошла в милицию и написала заявление. Крёстная мать Лены звонила мне, угрожала вышвырнуть меня из Москвы, потом перезванивала, сменив гнев на милость, просила забрать заявление, обещала возить Лену на репетиции. Я сказал ей, что не верю. И действительно, с тех пор Лену никто не видел».
Игра Елены Чумаковой осталась в фильме «Зверь» по мотивам антиутопии Михаила Гиндина и Владимира Синакевича режиссёра Анжелики Грицук. «Зверь» — постапокалиптическая картина мира, потерявшего цивилизацию и культуру. Отец, мать и дочь ищут друга для дочери, с которым она продолжит род — ищут любовь как единственное спасение мира, лишившегося всех опор. Роль отца в этом фильме сыграл сам Игорь Неупокоев. Как и в пьесе, в жизни «отец» не смог спасти свою «дочь».
Идея третьего спектакля — «Прение живота со смертью» — нашлась в символистской пьесе Алексея Ремизова, написанной в 1907 году и поставленной единожды в театре Комиссаржевской самим Ремизовым и Мстиславом Добужинским. Играя ангелов и демонов, грешников и праведников, «простодушные» рассказывают о трудностях выбранного пути так, что невозможно отделаться от чувства: они знают о нашем общем мире что-то такое, что нам, обыкновенным, ещё только предстоит постичь.
«А что мне, сказки с ними делать? — взрывается Неупокоев на вопрос о том, почему он всегда выбирает для своих актёров сложные тексты. — Мне предлагали сделать «что-нибудь весёлое», но я даже не представляю себе это веселье. В Ремизове текста не много — он же символист. Но вообще я везде сокращаю — мне нужен синтез сложного автора и простодушного исполнителя. Зато Гоголя они сыграют так, как не сыграет ни один драматический артист. Этим мы и берём зрителя — он такого не ожидает. Я должен увлечь своих артистов.
«Нормальный» актёр, который играет за деньги, в конце концов сам себя развлечёт на репетиции, если ему не повезло с режиссёром. А здесь ответственность на мне. Иногда я вижу, что мой актёр не до конца понимает какую-то часть своей роли. Я должен так его «прикрыть», чтобы выглядело, будто он всё понимает. Потому что я знаю — со временем всё срастётся, он поймёт всё до конца. Но для этого надо много времени. Так получилось с «Копейкиным», который мы играем уже больше десяти лет. Мне очень понравилась одна фраза из ЖЖ, где какая-то девочка вывела формулу нашего существования: они понимают, ЧТО играют, но не понимают, что ИГРАЮТ».
Сегодня у «Простодушных» появились своего рода братья и сестры — театральная группа «Гистрион», где занимаются люди с особенностями психического развития из общества «Новые возможности» (там решили, что Неупокоев — именно тот человек, который сможет найти подход к их студийцам). Вместе с «простодушными» «гистрионы» сейчас репетируют спектакль по пьесе Ярослава Ивашкевича «Лето в Ноане», посвящённый отношениями Жорж Санд и Фредерика Шопена. Все сидят с ролями за круглым репетиционным столом, на котором лежат тетрадки с текстом и смартфон с записями Шопена — для вдохновения. И хотя внешне «гистрионы» совершенно не отличаются от людей без особенностей (в отличие от «простодушных»), работать с ними Игорю Неупокоеву сложнее: «Они хуже учат текст: простодушные мои уже все выучили, а эти нет. Они умеют обижаться, в отличие от простодушных. Рефлексии — хоть отбавляй. Простодушные не страдают в принципе — страдают их матери, когда представляют будущее своих детей. Простодушные о многом даже не задумываются. «Гистрионы» любят отсебятину, а в моём театре это невозможно: простодушным нужен абсолютный порядок, а если что-то пошло не так, они уже не могут выкрутиться. Это обычный актёр может обыграть нестандартную ситуацию или подсказать партнёру текст, а здесь так не получится, поэтому мы так долго и основательно репетируем. Одна моя актриса из «гистрионов», Люба, любит сравнивать сценическую версию (я же многое сокращаю) с оригиналом (в Интернете находит). И вдруг начинает выдавать весь текст без сокращений, вгоняя партнёров в ступор».
«Гистрионы» приходят на репетицию в основном самостоятельно. «Простодушные», как правило, с мамами — немолодыми и отчаянно активными участницами всего процесса. Некоторые мамы подсаживаются к репетиционному столу и активно советуют режиссёру, как работать над той или иной мизансценой, указывают ему на ошибки, успевая при этом зорко следить за своим большим ребёнком, чтобы подсказать ему слова, если тот вдруг запнётся. Роли знают назубок, в текст не подглядывают. Такую картину совершенно невозможно представить себе на обычной репетиции, но Игорь Анатольевич невозмутим, как профессор психологии: «Мне необходимо участие матерей. Они готовят роли с детьми, за кулисами выполняют все функции бутафоров, костюмеров, суфлёров, гримёров, помрежа: то, что в нормальном театре делает целый штат сотрудников, у меня делают мамы. Я никогда не ставил перед собой задачи научить моих простодушных самостоятельности: я режиссёр и ставлю спектакль.
Как-то в Москве работал журналист агентства «Франс Пресс», который однажды пришёл на наш спектакль. Затем ещё и ещё. Потом он уехал, а через какое-то время позвонил мне и попросил диск со спектаклем. Я передал через одну мою франкоговорящую подругу. И начались долгие переговоры: сначала французы наотрез отказывались приглашать мам — только продюсера и осветителя. Но мы объясняли, что приехать без мам немыслимо. У них нет театров, где играют только люди с синдромом, а в инклюзивном театре на трёх «наших» приходится пять профессионалов. Да, актёрам с синдромом дают возможность показать себя, но в основном рядом с профессионалами.
А режиссёрские амбиции мам я потерплю — для нас гораздо хуже, если мама с безучастным видом будет сидеть в сторонке и читать книгу. Весь наш театр держится на матерях и их любви к своим детям: не сможет она возить или не захочет — ничего и не будет. Матери хотят выдернуть своих детей из бессодержательного мира, наполнить их жизнь смыслом. Конечно же, это во многом возможно благодаря отцам, которые работают в то время, когда матери помогают нам. Но с отцами я почти не знаком. Нам практически никто не помогает. В зал «На Кузнецком» пускают репетировать, потому что здесь была выставка, посвящённая режиссёрам, в том числе и мне. Аренду платить мы не можем — один раз заплатили и поняли, что не потянем. Я плачу только технической команде. Что-то получаю за работу с «гистрионами», бывают и гранты: например, однажды я получил президентскую премию «Российские театральные инициативы» по совету Евгения Миронова. Но этого совсем не хватает. Да я и на себя не умею зарабатывать деньги — возможно, я тут главный «простодушный».
Когда мне говорят о самодостаточности людей с синдромом Дауна, приводят в пример Пабло Пинеду, ещё кого-нибудь, я не очень верю. Я вижу, что они полностью нуждаются в человеке, который продвигал бы их в интеллектуальном развитии. Кто-то из моих подопечных пытается работать. Одна — ассистент в организации «Даунсайд Ап». Другой недолго поработал на кухне в ресторанчике. Одного мать пристроила в Сретенский монастырь на книжный склад — и для семьи это стало спасением: теперь парень не только сидит дома, слушая группы вроде «Ласкового мая». Одна девочка даже институт окончила, библиотекарский факультет, но работать её не берут. Я легко отпускаю своих на съёмки, у нас несколько человек снималось, — знаю, что через несколько дней они вернутся: кино на неделю, а театр навсегда. Здесь жизнь продолжается… пока у родителей ноги ходят».
P. S. Спектакли Театра Простодушных по-прежнему можно увидеть на разных площадках Москвы, в основном на сцене Театра.Doc. А Борис Юхананов, не согласный со своим кумиром Борисом Пастернаком в том, что «не надо заводить архивы», работает над очередным мегапроектом «Архивирование будущего», и, возможно, мы увидим продолжение его серии с новыми комментариями солнечных людей.